Харами
Шрифт:
Личный состав был построен, и Дагестанов прохаживался перед строем, заглядывая каждому в глаза, и осматривая с ног до головы.
М-да… Первый раз сведенные вместе, наши бойцы производили жуткое впечатление.
Дагестанов особенно долго разглядывал Папена, у которого из всего тела белыми были только зубы. А руки… Руки старого негра… Черт возьми! Как-то незаметно Женя Попов превратился в негра преклонных годов, а я только сейчас это заметил.
— Отмойте его, — приказал майор. — Если надо, трите наждачкой. Его кроме нее, наверное, уже ничем не отчистишь.
Пимон так и стоял
— Это что за дед Мазай? — спросил Дагестанов.
Мы с Васей покраснели. Все ржали. Ладно — ладно, дойдет и до вас очередь.
— На хера ты ее вообще одел? — толкнул Вася Пимона.
— Так приказали в головных уборах, а у меня другого все равно нет. Одел этот.
Вася уже «строил» Крикунова и Костенко, которые за время «сидения» обленились как кастрированные коты.
— Доставайте мыло, горячую воду, наждачку и отмойте своих подчиненных! И сами приведите себя в порядок.
Вася замер, а потом подозрительно спросил у «негритянина» Папена:
— А ты хоть раз здесь в баню ездил?
— Нет, — ответил Папен, — все дела какие-то находились.
— Вот, б…ь, деловой! Чтобы сегодня к вечеру стал белым человеком. Нам иностранный легион не нужен. У нас и своих черных хватает!
После осмотра наших огневых точек, ходов сообщения (если эти канавы, об которые было проще споткнуться, чем по ним пробраться, можно было назвать ходами сообщения), и палаток с землянками, настроение Дагестанова не улучшилось. Уехал от нас он какой-то неопределенный. Даже про корову, за которую, по слухам, он должен был порвать сегодня Лебедева на немецкий крест, ничего не сказал. Сел в «таблетку», и укатил обратно на ПХД.
Начблок ходил весь день гоголем, и насвистывал популярные мелодии. Тягач непрерывно сновал на родник и обратно, привозя по нескольку «капель», а солдаты разбирали воду на помывку, побривку и пострижку.
Я же оценивал себя довольно прилично, и потому весь день провалялся в землянке. «Фауста» я уже прочитал. Делать мне было нечего.
Комиссия прибыла на трех вертолетах.
Мы все утро выглядывали в небе, не приближаются ли винтокрылые машины, но их что-то уж очень долго не было, так что даже как-то все перегорели. В результате приподнятость расстроилась, личный состав разбрелся, а слегка почищенный Папен непостижимо быстро стал приобретать прежний «негритянский» лоск.
И уж когда все окончательно решили, что сегодня никого не будет, кто-то из глазастых детей гор, которые присутствовали в расчете зенитки, закричал:
— Летят!
И точно. Неторопливо, с достоинством, вертолеты полетели на ПХД, а капитан Лебедев цинично сплюнул им вслед. Я лично обрадовался, потому что предстоящая проверка была хоть каким-то развлечением в сплошной тягомотине будней. Солдаты тихо радовались по другой причине: сейчас начальничков построят и порвут, а мы покайфуем. Но они немного ошибались. Большинству из «начальников» это было по барабану. Очень многие перевелись бы куда-нибудь подальше от нашего места постоянной дислокации с удовольствием. Вплоть до Дальнего Востока. Самое смешное, что прошлой осенью у нас в части появился
Его перевод напомнил мне старый анекдот про обмен постельного белья. Между двумя ротами.
К нашему с Васей вящему удивлению, спустя всего час суперкомиссия прибыла к нам. Неужели Дагестанов решил, что мы лучшие? Не ради же того, чтобы загасить капитана Лебедева отправил он «товарищей полковников» сюда?
Вася подумал, и сказал, что, судя по слухам, которые доносились до него со всех сторон, наш второй блок действительно самый организованный. Дело в Скружде, который заложил основы нашего существования. На двух других блоках такого яркого и безжалостного организатора не было, поэтому там вообще отстой и сливай воду.
Я немедленно расправил плечи и состроил на лице выражение мудрой задумчивости.
И вовремя — не теряя времени, инспекторы направлялись на наши огневые позиции.
Полковник был тих, моложав и подтянут. Но мне показалось, что жизнь ему портила огромная лысина, которая обнаружилась, как только он снял фуражку, чтобы вытереть пот со лба.
Два других полковника подошли позже. Они молча разглядывали панораму, открывшуюся их глазам, и по той тихой задумчивости, в которую они впали, увиденное произвело на них большое впечатление.
Из светлой грусти проверяющих вывел не вовремя очнувшийся капитан Лебедев:
— А вот с той высоты почти каждую ночь наши позиции осматривают боевики в приборы ночного видения.
Он показал рукой влево, на широкий утес, который возвышался над нашими позициями на несколько метров. Освещение было прекрасное, и он открывался во всем великолепии.
Не знаю, какого эффекта от своего сообщения ожидал мистер Лебедев, но получил он за него по полной программе.
— А почему вы не заняли господствующую высоту? Ваш лагерь с нее наверняка как на ладони. Даже странно, почему вас оттуда ни разу не обстреляли? — сказал лысый полковник нехорошим голосом.
Физиономия Лебедева приобрела очень глупое и обиженное выражение. Действительно, это было что-то! Помалкивал бы, товарищ командир, целей был бы.
— Вам надо немедленно занять эту высоту.
Дагестанов быстро застрочил умные мысли в своем блокноте. Лебедев вытянулся во фрунт.
То ли на зло, то ли на счастье, но на глаза проверяющим попался «негритянин» Папен. Конечно, если бы они видели его до того, как сержанты слегка его отмыли, то они оценили бы их труд. Но, вообще-то, сравнение производилось с нормальными людьми, а на их фоне бедняга по-прежнему выглядел довольно удручающе.
— Дитя Олимпиады? — тихо спросил у Дагестанова один из полковников.
— Да, — наш майор нервно сглотнул, — почти.
Полковники покачали головами, и отправились в сторону зенитчиков. Мы с Васей слегка перевели дух.
И как оказалось, совершенно напрасно: яд, который комиссия впрыснула в нашу спокойную устоявшуюся жизнь, должен был вскоре дать метастазы.
Первым неприятным сюрпризом, о котором мы узнали после отлета комиссии, стал приказ о занятии Макажоя. Того самого населенного пункта, в котором, как говорил Сэм, располагалась местная чеховская банда.