Харбин. Книга 1. Путь
Шрифт:
– Пусть прочитает, Николай, – вступился Александр Петрович. – У меня есть предчувствие, что на свете появился ещё один Ленин, только итальянский. Что там, Кузьма Ильич?
– «…В своё время Муссолини ухаживал за ней и даже настаивал на браке, но она возразила: «Мы оба так бедны, как только может быть беден человек. Так есть ли смысл плодить нищих?»
– Честная женщина! И что ей ответил Муссолини?
– «Муссолини… – Тельнов, не отрываясь от текста, глянул на Байкова, – подумал и сказал своей симпатии с присущей ему быстротой мышления: «А пожалуй, ты права». И отправился своей дорогой, которая привела, наконец, никому не известного крестьянина к вершинам человеческой славы».
– Глупая женщина! – Байков потянулся за чашкой чаю, только что налитого Анной.
– И честная! И глупая! Должна быть разница! Вы не находите, Николай Аполлонович? – спросила Анна, и в её голосе слышались насмешливые нотки.
– Шутить изволите, Анна Ксаверьевна! – парировал Байков и снова обратился к Тельнову: – Есть что-то ещё?
Тельнов перелистал страницы:
– Думаю, вас вот это заинтересует – «Покупка врангелевской казны. Официальная Чешско-Славянская республика сообщает…».
– Это было бы интересно, если бы не было так грустно…
– А я думаю, что это интересно, – вмешался Адельберг. – Может, это как раз то, о чём говорил профессор Устрялов! Помнишь, Николай, о долгах России союзникам? Ну-ка, давайте-ка, Кузьма Ильич, о чём там?
– «…Специальная комиссия, в которую вошли делегаты министерства внутренних дел и военного министерства Юго-Славии, перевезла из Катарро в Болгарии золотую и серебряную казну Врангеля. Часть сдана Юго-Славянскому банку, а большая часть министерству иностранных дел и Национальному банку.
Правительство Юго-Славии намерено купить эту казну, оцениваемую приблизительно в 400 миллионов динаров».
– И что ты находишь здесь интересного? – спросил Байков.
– Я думаю, Николай, вопрос тут в том, за сколько эта казна будет куплена и в чьи руки отойдут деньги.
– Думаю, что как раз этого мы никогда не узнаем. Это останется энигмой, завёрнутой в тайну…
– Мне кажется, прав Николай Аполлонович, Саша! – тихо сказала Анна. – Вспомни слова Николая Васильевича, когда он ссылался на Достоевского – «Деньги – это чеканная свобода!», кто же захочет иметь свободу без денег? – И обратилась к Тельнову: – Кузьма Ильич, а есть в вашей газете что-нибудь о России?
– Молодец, Аннушка… – оживился Байков.
– Что это вы все на меня ополчились?.. – сделал притворную мину Адельберг.
– Пора переменить тему!
– Есть, Анна Ксаверьевна, – отозвался старик, после блестящей победы в преферанс он слишком долго находился в положении слушателя, а после сказанного невпопад об «иноверцах» чувствовал себя не в своей тарелке. Сейчас он наконец-то стал полноправным участником разговора. – В «Заре» практически в каждом номере что-то есть. Прочитать?
– Давайте, что там?
– «В России. Петроград под водой».
– Ну-у! Кузьма Ильич! Это грустно, а что-нибудь повеселее?.. – Анна закончила разливать чай и поставила на середину стола вазу с печеньем и конфетами. – А хотя читайте, пусть будет хоть что-нибудь.
– Так читать?
– Да, Кузьма Ильич, читайте, Анна Ксаверьевна права, хотелось бы повеселее, но пусть будет хоть что-нибудь!
– «Москва. 3 января 1924 г. По сообщению из Петрограда, часть Петрограда очутилась в настоящее время под водой вследствие сильного разлива Невы, которая, невзирая на холодную погоду, сильно поднялась и выступила из берегов. Многие из заводов и фабрик Петрограда затоплены водой».
– А там не написано, где именно?
– Нет, Анна Ксаверьевна, этого здесь не написано!
Упоминание Петербурга и Невы привело всех в грустное расположение духа, Байков потёр ладони и тихо произнёс:
На берегу пустынных волн…Анна всплеснула руками:
– Николай Аполлонович, вы ещё про «дядюшку, когда не в шутку…» нам продекламируйте! Дайте я вступлю, у меня есть любимое!
– Аннушка, ну кто же хозяйке воспротивится? Сделайте милость!
– Я оттуда же, из «Медного», но чуть ниже, ладно? Там есть проникновенное…
– Чего хочет женщина, того хочет Бог! Вступайте!
Анна поставила свою чашку, села на край кресла и положила руки на колени:
– Я прямо из середины. Ничего?
Все кивнули.
Анна улыбнулась и секунду помолчала:
…Прошло сто лет, и юный град,Полнощных стран краса и диво,Из тьмы лесов, из топи блатВознёсся пышно, горделиво…Анна декламировала медленно, тихим голосом и слегка раскачивалась:
…Где прежде финский рыболов,Печальный пасынок природы,Один у низких береговБросал в неведомые водыСвой ветхий невод, ныне тамПо оживлённым берегамГромады стройные теснятсяДворцов и башен…Она читала самозабвенно, Александр Петрович, который никогда не слышал, как декламирует жена, а вместе с ним Байков слушали затаив дыхание, и вдруг к голосу Анны Ксаверьевны стал прибавляться ещё один, поглуше, как бы издалека, даже не сразу стало понятно, откуда он: низкий, почти рокочущий; оба голоса взялись вместе: Аннин был выше и чуть громче:
…кораблиТолпой со всех концов землиК богатым пристаням стремятся…Анна тоже услышала этот голос и, удивлённая, постепенно затихла, а голос продолжал, и все увидели, что он принадлежит Кузьме Ильичу. Старик стал похож на украинского слепого кобзаря, потому что вытянул шею, закрыл глаза, мягко, как по струнам, перебирал пальцами и не слышал, что в этот момент он уже декламирует один. Александр Петрович сверкнул глазами, но Анна прислонила палец к губам, прося не мешать.