Харбин. Книга 1. Путь
Шрифт:
Голос Кузьмы Ильича стал приобретать бархатную интимность…
…повисли над водами;Темно-зелёными садамиЕё покрылись острова,И перед младшею столицейПомеркла старая Москва…Кузьма Ильич вдруг замолк, вздрогнул и открыл глаза.
– А вот с этим я не согласен! – сказал он.
В комнате наступила пауза, на секунду, и вдруг все рассмеялись так громко, что Анна замахала руками, прося потише.
– Ну, Кузьма Ильич! – Байков сморгнул пенсне и стал кулаками вытирать слёзы. – Вы – соловей!
– Скорей – глухарь! – ответил смущённый Тельнов.
– Вы, Кузьма Ильич, сегодня как… ларец с сюрпризами! Вы сегодня прямо удивляете: и азарт, и вирши, что это с вами?
– Стих нашёл! Я, знаете ли, в университете в кружок ходил, декламации!
– Знатно, знатно! А что-нибудь ещё?
– Наизусть или из газет?
– Что-нибудь стихотворное, – попросила Анна.
– Из газет, – сказал Адельберг.
– А ещё, – Тельнов стал перебирать газеты, – вот! Может, этим я вас и вправду порадую, вот послушайте: «В России. Кремлёвский конфликт. Конфликт между советскими вождями Зиновьевым и Сталиным с одной стороны и Троцким – с другой с каждым днем всё более усиливается. Часть партийного аппарата, а также Украина решили поддерживать Троцкого…»
– Это сведения из Москвы?
– Нет, это из Науэна!
– Так, может, наши заграничные друзья принимают желаемое за действительное? – Адельберг был заинтересован.
– Этого я знать не могу.
– А вспомните! – Александр Петрович обратился ко всем:
– Что сказал Николай Васильевич: что Ленина, возможно, скоро не станет. Так, может быть, грызня и началась.
– Если так, – Байков снова взялся протирать пенсне, – глядишь, и надо ждать перемен!
– А вот и шутки этого номера, – сказал Тельнов, – «Злободневная: назвался русским – вылезай из Маньчжурии» и «Дамская: ночью все кошки фокстротят».
Мужчины не заметили, что минутой раньше Анна вышла из комнаты, а теперь она вернулась, подошла к мужу и что-то прошептала ему на ухо, Александр Петрович её выслушал и обратился ко всем:
– Господа, к сожалению, нам придётся сегодня закончить, Анни говорит, что у Сашика жар!
Отправилась провожать Байкова Александр Петрович просто обвязался шарфом и накинул на плечи пальто. На улице была уже поздняя прозрачная ночь, подсвеченная белыми звёздами и жёлтыми окнами соседних домов.
– Ты, Саша, далеко меня не провожай, тут до проспекта два шага, возвращайся! Да! Вот что! Думаю, ты его помнишь! – Байков поднял бобровый воротник, снял мигом запотевшее на морозе пенсне и стал искать в кармане футляр. – У нас тут встреча была, в Офицерском собрании, ты на них не ходишь. Так вот там был Лычёв, интересовался тобой. Мол, как да что, чем, мол, занимаешься и так далее.
– Атаман Лычёв, Сергей Афанасьевич? Из Сахаляна?
– Он самый! Я вдруг почему подумал о нём и вспомнил? Ты ведь собираешься летом в те края? По-моему, ему об этом известно!
– Да! Это не секрет, а что ему надо, не сказал?
– Нет! Не сказал, но вид имел весьма загадочный.
Глава 6
Кузьма Ильич, как только услышал о том, что у Сашика жар, не на шутку встревожился и обратился к Анне Ксаверьевне:
– Аннушка, могу ли я чем-нибудь помочь?
Анна стояла в кухне и перебирала пузырьки с микстурами и бумажные конвертики с порошками.
– Да чем же вы поможете? Разве что спуститесь в подпол и принесёте несколько кусков льда из ледника, я бы его в грелку положила. – Она взяла один пузырёк и посмотрела на прикреплённый к нему ярлычок. – Вот, до утра, должно быть, это поможет. – У неё подрагивали руки. – Я ведь заглядывала к нему! Ничего тревожного, мирно спал, пока мы тут смеялись и развлекались, а сейчас мечется, горячий весь, потный… Иезус Марья! – озабоченно вздохнула она.
– Я мигом, Аннушка! Вы не тревожьтесь, всякое бывает, зима на дворе! Посторонитесь-ка, я открою крышку.
Анна шагнула в сторону, освобождая путь Тельнову, взяла графин с кипячёной водой и стакан.
– Я буду у Сашика в комнате, принесите туда, а грелка – вон за той дверцей.
– Мигом исполню, не беспокойтесь.
Анна вышла, Кузьма Ильич сдвинул в сторону половик, прикрывавший дощатый люк, открыл засов и полез в подпол. «Вредный этот климат, харбинский: солнце палит, а холод собачий! – подумал он и вспомнил, как вчера водил Сашика на ёлку, а на обратном пути тот, разгорячённый после игр, закапризничал и шёл с расстёгнутой верхней пуговицей шубы и неплотно завязанным башлыком. – Конечно, раскрылся и простыл. – Тут Кузьма Ильич понял, что не взял с собой ничего, куда можно было бы положить лёд. – Черт старый, из ума совсем выжил! – Он выпростал из штанов полу рубахи и стал набирать в неё куски льда. – Я во всем виноват! Ох, голова моя садовая! – с беспокойством думал он. – Повиниться? А что толку, теперь уж не воротишь! – Он выбирал куски льда. – Возьму-ка впрок и положу на улице, прямо в снег. Такой мороз, что не растает!»
Лёд через тонкое полотно рубашки холодил кожу на оголённом животе, Кузьма Ильич набрал его уже довольно, и надо было вылезать.
«А повинюсь, да и погонят в шею! А куда деваться? Так и сгину здесь, на чужбине. – Он, кряхтя, взялся за перекладину лестницы. – А вылезать всё же придётся. Да только бы не попасться на глаза самому, что-то он сегодня строг!»
Александр Петрович проводил Байкова и скорым шагом вернулся домой, снял пальто, кинул его на спинку стула и прошёл в комнату Сашика. Анна сидела на краю кровати, выбирала из кастрюли куски льда, что поменьше, и заталкивала их в широкое горло резиновой грелки.
– Ну что? Как он? Температуру мерила? – прошептал он.
– Можно не мерить, потрогай!
Александр Петрович приложился ко лбу сына сначала ладонью, потом губами, термометр действительно был не нужен – лоб Сашика горел.
– Может, за врачом?
– Я уже подумала об этом, но куда ночью? Пока ты до Пристани доберешься, пока Казим-Бек соберётся и вы вернётесь, почти утро будет. Давай дождёмся утра, я кое-что в аптечке нашла, наш чудо-старик, вот видишь, – она показала на кастрюлю, – достал лёд из подпола. Какой чудесный человек, что бы мы без него делали? А утром здесь врача достанем, кого-нибудь из управленческих, твоих, с дороги.