Харбин
Шрифт:
– И так может быть! А вы, господин лейтенант, к темноте ещё не привыкли?
Вопрос был резонный, Кэндзи действительно уже привык к темноте и различал, где стоит его кружка, где коробочка с едой, где корейская капуста.
– Ну вот! – подытожил Вакадзуки. – Ещё пара ям, и дорога будет ровнее!
– Часто приходится ездить? – поинтересовался Кэндзи.
– Практически каждый день или через день!
– И давно?
– Две? Или три недели? – спросил Вакадзуки у попутчиков.
– Две с половиной, почти двадцать дней.
У Кэндзи
Кэндзи поскрёб палочками, потом наугад подхватил кусочек капустного листа, и тот капнул ему на подбородок. Только сейчас, съев корейской капусты без водки, он почувствовал, какая она перченая. Что-то вдруг коснулось его руки, это было холодное дно фляги, которую, судя по всему, ему протягивал Вакадзуки, и он услышал его голос:
– Господин лейтенант, здесь холодный чай, выпейте, их капуста – это не наша редька, – к сожалению, уже кончилась, – ужас какая перченая.
Кэндзи с благодарностью взял флягу, она была уже открыта, и с удовольствием освежил рот, в это время грузовик снова дёрнулся, и Кэндзи пролил чай. Он вытер подбородок рукавом и подумал, что кому-нибудь достанется этот френч, пропахший водкой и квашеной капустой и залитый чаем.
Машина пошла ровнее, Кэндзи почувствовал, что хочет спать, он подумал, что надо было бы снова собрать в кучу мешки и попытаться улечься, в этот момент мимо него, держась за гнутые рёбра кузова, пролез молодой солдат и что-то стал перекладывать.
– Аккуратно всё положи и свяжи шнурками, они пришиты к углам мешков, понял меня, мидзуноми яро?
– Так точно! – ответил солдат, которого Вакадзуки обозвал «мидзуноми яро».
«Почему «мидзуноми яро»? – подумал Кэндзи. – Он так беден? Надо будет с ним поговорить». Когда загорались огоньки спичек и зажигалок, Кэндзи приметил очень молодого сидевшего справа от Вакадзуки солдата, ещё он заметил, что тот всё время вздыхает и перхает, как бывает, когда человек простыл или когда в основание языка вонзится маленькая рыбья косточка и её невозможно ни достать, ни проглотить.
– Спасибо! – поблагодарил Кэндзи и стал устраиваться на ставших мягкими аккуратно уложенных и связанных между собой мешках с обмундированием.
– Ну что ты там возишься, мидзуноми яро! – грубо окликнул солдата Вакадзуки. – Не надоедай господину лейтенанту!
– Как вас зовут? – тихо спросил Кэндзи.
– Коскэ! – так же тихо ответил солдат.
– Да, да, господин лейтенант! Этого мидзуноми яро почему-то зовут именно Коскэ!
Кэндзи никак не отреагировал на слова Вакадзуки, он только подумал: «А что же в этом удивительного, ну Коскэ и Коскэ, так же как меня зовут Кэндзи!»
– Эй, мидзуноми яро, давай садись! Не мешай господину лейтенанту! Или, может, ты пожаловаться хочешь? Ты смотри у меня!
Кэндзи услышал, как тот, которого Вакадзуки так упорно называл этой обидной кличкой бедняка, у которого нет денег на чай и он пьёт только сырую воду, уселся на самый край скамейки у полога и затолкал под лавку свою арисаки.
«Надо выяснить, почему Вакадзуки так грубо обходится с ним?» – подумал он. Он мог сделать это прямо сейчас, но после ужина и ощущения ровности и мягкости под спиной на правильно разложенных Коскэ мешках ему уже не хотелось никаких выяснений, тем более что было очевидно, что Вакадзуки уже пьян и разговор с ним, скорее всего, будет бесполезным.
– Так вот! – Он снова услышал скрипучий голос Вакадзуки. – Я продолжу эту историю!
«Когда он успел? – подумал Кэндзи. – Хотя фляжка с водкой у него в руках… здесь темно, и сам себе он мог плеснуть и побольше!»
– …Я, господа солдаты, когда впервые услышал эту историю, так даже не поверил, а, судя по всему, это было где-то в наших местах, я из префектуры Когосйма, что на острове Кюсю, самый юг. У нас, как и в этой истории, слива цветёт тоже в феврале. Может, она ещё в каких местах цветёт в феврале, этого я не знаю, но у нас она точно цветёт в феврале!..
– Тут она вообще не цветёт, или если цветёт, так уже где-нибудь в июле… – произнёс голос, как показалось Кэндзи, другого старого солдата.
Это была удачная шутка, и все рассмеялись, Кэндзи только не услышал смеха из того угла, где сидел молодой солдат Коскэ.
– Да-а! Эта Корея… это совсем не то, что у нас… – сказал ещё один голос, совсем незнакомый Кэндзи.
– А ты откуда? – спросил Вакадзуки.
– Я? Я из Саппоро.
– Откуда-откуда?
– Из Саппоро! Остров Хоккайдо! Недалеко от Саппоро, день езды…
На сей раз в кузове громко смеялись все, Кэндзи даже показалось, что и из угла, где сидел Коскэ, тоже послышалось какое-то всхлипывание, похожее на смех.
– Ну ты – деревенщина! Где же это видано, чтобы на Хоккайдо что-то цвело, у вас там даже рис не растёт! – Голос Вакадзуки становился громче и скрипучее.
Уроженец Хоккайдо промолчал; смех затих, в кузов снова прорвался шум мотора, и машина стала задирать нос так высоко, что Кэндзи чуть было не поехал на своих мешках вниз к откидному борту и даже ухватился рукой за стойку скамейки.
– Хватит смеяться, расхохотались! Сейчас самые опасные места проезжаем! Господин лейтенант, вы не спите?
Кэндзи не спал, но не признался в этом, ему не хотелось вступать в разговор, наверняка его стали бы спрашивать о том, чего он не знал, а отнекиваться было бы неудобно, солдаты бы ему всё равно не поверили, они бы подумали, что сначала он пил их водку, а потом задрал нос. Ему, наоборот, было интересно послушать, о чём будут говорить эти простые люди, которые попали в необычную для себя обстановку, не только в армию, но и в другую страну, а японцы трудно переносят разлуку с родиной – это было хорошо известно.