Харбин
Шрифт:
Перед концертом Вертинского Саша встретил её на Соборной площади. Они добежали до Желсоба. Сначала она испугалась его приглашения и чувствовала себя скованно, но, пока шли по Большому проспекту, у неё, как в тот первый вечер, возникло ощущение, что они давно знакомы и им не надо ничего придумывать – разговор льётся сам собой. Тогда даже один случай смешной произошел: в антракте они пошли в буфет, она напевала Вертинского; в тот вечер у всех пришедших на концерт настроение было как у неё, и было ощущение, что напевают все, то ли мычат, то ли мурлыкают себе под нос что-то, что только что прозвучало со сцены. В буфете ей на платье, единственное, которое у неё было, как говорила мама, «приличное», чуть не пролил фруктовую воду
«Как было чудесно!»
Соня положила дневник, сползла с кровати, подошла к окну и открыла его. Из маленького садика на неё пахнуло жарой; она открыла дверь комнаты, сквозняк поднял и опустил лёгкую тюлевую занавеску. Дома никого не было, мама ещё была на работе; Вера, за это лето повзрослевшая и «отбившаяся от рук», вела себя «неприлично» и целыми днями пропадала с подружками на сунгарийской набережной или в городском саду. Мама переживала, но Соня успокаивала её, потому что знала, что Верочка гуляет с девочками из класса и с ней не будет ничего плохого. Её Верочка, её сестричка, несмотря на разницу в возрасте, была, в противоположность Соне, очень мудрая и серьёзная девочка и всегда рассуждала с насмешкой об увлечениях старшей сестры стихами и танцами.
«Когда это было?»
Соня вспомнила, как они вчетвером: она, Вера, Саша и японец Костя – оказались на набережной: «По-моему, это было в конце прошлой, – Соня задумалась, – или позапрошлой весны! Она заканчивала пятый класс или шестой, да, пятый, значит – позапрошлой весной, она ещё тогда была со старым портфелем!» Вера шла из гимназии, увидела их на площадке перед входом на набережную и увязалась.
Соня улыбнулась.
Они просто гуляли, и с Верой разговаривал Костя.
«Странно, как Вере удалось так легко запомнить его настоящее японское имя! – Соня взяла дневник и заглянула в самый конец. – Вот же написано – Коити Кэндзи! – прочитала она. – И ничего сложного – Коити Кэндзи, даже легче, чем всякие там китайские Чжаны-Ваны-Ляны, и красиво – Ко-и-ти Кэндзи!»
Тогда на набережной она шла рядом с Сашей, и они оглядывались на эту странную парочку – что-то объяснявшего японского преподавателя и русскую гимназистку; потом Вера усадила их на скамейку, так что Соня оказалась посередине между Сашей и Костей, сама встала перед Костей, раскрыла на коленке портфель, достала из него тетрадку, сунула портфель Косте в руки так, что тот еле успел его подхватить, и важно сказала:
– И ничего сложного – стихи сочинять! Я тоже сочинила!
День был жаркий, мимо скамейки, где они сидели, прогуливались люди, Вера, не обращая на них никакого внимания, кашлянула, вдохнула и…
«Какой смешной и грустный она прочитала стишок – про воробья, кошку и червячка, – подумала Соня, – и название интересное:
Стихотворение было детским, до слёз наивным и поэтому в какой-то момент показалось ужасно смешным. Саша чуть не прыснул, Соня толкнула его локтем, он вовремя сдержался и сделал вид, что закашлялся. Вера стояла красная от напряжённого ожидания их реакции и, если бы увидела, что кто-то рассмеялся или даже улыбнулся, обиделась бы на всю жизнь. Соня никогда бы себе этого не простила. Неожиданно Костя очень серьёзным и тихим голосом попросил Веру прочитать его ещё раз. Вера растерялась, но кивнула, так что две её косички взлетели, как два кнутика, снова набрала воздуха и прочитала.
Закончив последнюю строку, она наклонила голову вперёд и широко открытыми глазами напряжённо глядела на Костю. Тот с важным видом, немного задумчиво, закинул ногу на ногу, выдержал паузу и сказал, что стихи ему очень понравились, что они похожи на японские, но в некоторых местах он изменил бы рифму и ритм. Вера слушала его так внимательно, что у неё даже открылся рот. Саша сидел с прижатым к губам кулаком и пытался ровно дышать, чтобы не прыснуть. Вера этого не видела, она прижала тетрадку к груди и, не переставая глядеть прямо в глаза Косте, боком присела рядом с ним. Однако Соня видела, что ситуация остаётся опасной и, если Саша засмеётся, это будет катастрофа. Она, не отвлекая его от Веры, шепнула Косте, что они с Сашей сходят в киоск и купят воды. Вера зло глянула на неё и махнула рукой. Они с Сашей поднялись и сначала тихим шагом, а потом бегом бросились в сторону киоска. Саша бежал и, полусогнувшись, давился смехом, потом они забежали за киоск и расхохотались в полный голос. Когда Соня пришла в себя, она спросила:
– А ты чего смеялся?
Саша, размазывая ладонями слёзы, изумлённо глянул на неё и закатился ещё громче. Соня, сама продолжая смеяться, вопросительно кивнула ему. Он немного отдышался и сказал:
– Я не над стихами смеялся! Ты видела, с каким видом она читала? И как разводила руками?
Соня живо вспомнила Веру, та действительно, особенно в самых чувствительных местах, так картинно разводила руки, выворачивала ладони и закатывала глаза, что она рассмеялась снова и зажала рот.
Через несколько минут, ещё разглаживая сведённые смехом скулы, а у Саши в руках были три мокрые бутылки с прохладной, вытащенной изо льда фруктовой водой и мороженое, и он тёрся скулой о плечо, они вернулись.
Вера сидела так же вполоборота и серьёзно слушала тихую речь Кости:
– Один древний японский поэт, его звали Басе, написал про то же, что и вы, только короче, вот послушайте:
В чашечке цветкаДремлет шмель. Не тронь его,Воробей-дружок!Вера слушала, притихшая, потом вдруг вскочила, вырвала из его рук портфель, сунула туда тетрадку, посмотрела на Сашу, потом на Костю и сказала:
– Я писала вовсе не про шмелей, шмеля! А вы все, – она оглядела всех, – сумасшедшие и извращенцы!
Она плеснула рукой по правой косичке, так что та взлетела и обвилась вокруг левой косички и её тоненькой шейки, гордо закинула за плечо тяжёлый портфель, пошатнулась и повернулась так резко, что её юбочка всплеснулась и все увидели её коротенькие чулочки, и побежала.