Харбинский экспресс
Шрифт:
Лель сделал шажок назад и теперь стоял, глядя вниз, ковыряя землю носком сапога. Авдотья Ивановна молчала, вглядываясь в бывшего присяжного поверенного недобрым взглядом. Словно пыталась разглядеть в нем нечто, вредящее делу революции.
Остальные молчали. Но семечки лущить не перестали.
Да им просто интересно, подумал Дохтуров.
Комиссар колебался недолго.
— Они убили славного товарища Стаценко! — сказал он трагически, вытянув руку и указуя пальцем на злополучных экс-пассажиров. — Убили! А товарищ Стаценко был не простой человек! Он был настоящий трудовой пролетарий. Еще с пятого года
5
Начальник штаба верховного главнокомандующего.
Теперь Дохтурову суть поставленной перед Стаценко задачи была понятна даже без точной дефиниции причудливого словосочетания «беззаветный вихрь». Так же, как и собственная судьба. Однако и он, и остальные остались сидеть как сидели.
А комиссар Логов (или все-таки Логус?) продолжал нести еще что-то с таким убеждением, словно было ему откровение на Дамасской дороге. Наконец он умолк, выдержал паузу, снял фуражку, промокнул лоб. И сказал уже безразлично, буднично:
— Полковника отдать деду. Остальных на кол. Гражданин Симанович, готовьте свою камеру.
— Пфотографии, значит, на пфамять? Фтоб за чайком любофаться? — спросил Агранцев.
— Или внукам показывать, — поддержал Дохтуров.
Прозвучало обыденно, без бравады. И не потому, что старался, а просто — не верилось. Покане верилось.
— Вы не прафы, — проговорил Агранцев. — У этой сфолочи фнуков не будет. Да и детей тоже. Нарожать не успеют. Даже если комиссар немедленно займется с неутешной фдофой Стаценки этим увлекательным делом.
Авдотья подошла и молча, с силой ударила Агранцева под подбородок.
Ротмистр захрипел. Это словно послужило сигналом: пленники начали беспорядочно рваться. Но красные быстро восстановили порядок — прикладами. Потом отстегнули толстого полковника, перехватили веревкой за ноги и поволокли к амбару, словно свинью.
«Дид» и рябой шли следом.
Дохтуров молил Бога, чтобы полковник лишился чувств. Возможно, молитва была услышана: во всяком случае, за весь путь до амбара полковник не издал ни звука.
Проводив их взглядом, комиссар сказал, глядя на Дохтурова:
— Мы-то успеем детей нарожать, будьте покойны. А вот у вас их не будет. Но фотографии э-э… экзекуции нужны для другого. Тут, видите ли, целая история.
Взгляды пленников вновь устремились на комиссара.
Тот одернул китель. Посмотрел на небо, которое мало-помалу затягивало темными пузатыми облаками. Он явно тянул время, наслаждаясь моментом. А потом произнес речь.
Из его слов получалось, что недели две назад части «красных витязей революции» попытались в очередной раз выбить атамана Семина с ключевой станции Маньчжурия. Но атаман держался крепко. Тогда с атаманом затеяли переговоры о сдаче, однако они подвигались
Дивизионом бронепоездов у Семина командовал капитан Щелковой. Как именно удалось его сагитировать, комиссар объяснять не стал. Намекнул только о «петроградских товарищах», которые исхитрились отыскать семью капитана. Так оно было иль нет, но только в самый разгар переговоров Щелковой снялся с позиции и увел бронепоезда в тыл: стальные чудища прогромыхали колесами аж до Харбина.
Таким образом, левый фланг у Семина сделался беззащитным. «Красные витязи» быстро выбили части китайцев — семинских союзников. Атаману пришлось бы худо, но спасли его — вот усмешка судьбы! — японские добровольцы. Эти держались долго. Достаточно долго, чтобы команды бронепоездов, узнавшие, что Щелковой обманом умыкнул их с позиций, перевели паровые машины на реверс и вернулись обратно.
Последние слова комиссар произнес с горечью, из чего следовал вывод, что атаман в итоге свел на нет планы красного штаба.
А в заключение выяснилось, что семинцы перетряхнули станцию, отыскали с дюжину большевистских агитаторов, коих и вздернули поголовно, соорудив возле вокзала большую коллективную виселицу.
— Я достоверно знаю, что… — тут бывший присяжный поверенный сделал паузу, — что тела наших товарищей до сих пор не преданы земле. И это неслыханно! Однако на террор атаманщины мы ответим революционным террором! Око за око и зуб за зуб! Против одной головы — сто вражеских! Тысяча!
— Ф нашем случае счет будет фее рафно один к одному, — заметил Агранцев. Голос ротмистра было не узнать — несомненно, босоногая Авдотья знала, как бить.
— Верно, — согласился комиссар, — но это только начало. Наш батальон имени Парижской коммуны послан специально для устроения красного террора в Маньчжурии. Однако что пользы, если мы просто казним наших врагов? Буржуазная контрреволюция все спишет на красную пропаганду, как это обычно и делается. Поэтому в нашем отряде зачислен бойцом гражданин Симанович. Он в прошлом буржуазный элемент — держал ателье в Нерчинске. Но солнце революционной правды открыло ему глаза. И теперь он вместе с нами выполняет ответственное спецзадание.
— Какое? — пролепетал железнодорожный инженер, что-то, видать, пропустивший из этого увлекательного разговора.
— А вот какое, — сказала Авдотья, локтем отпихнув комиссара. — Когда мы тебе в гузно деревяшку вколотим, он на карточку снимать станет. А после пошлем вашим в Харбин. Нехай полюбуются!
— Послушайте, — Дохтуров попытался сесть возможно прямее. — Конечно, сила на вашей стороне. Расстреляйте нас. Вздерните, если угодно. Но к чему это варварство?.. — Он кивнул в сторону затесанных кольев.
Комиссар словно только и ждал такого вопроса.
— К чему?! Да с той только целью, чтобы быть убедительней вас! Вы сечете — мы стреляем. Вы стреляете — мы вешаем. Вешаете вы, а мы вас — на кол! Понимаете? Мы всегда будем на шаг впереди.
— Но женщины… — проговорил железнодорожный инженер, — отчего вы воюете с женщинами?..
— Оттого, что они вам рожают! Оттого, что они спят с вами! — закричала Авдотья. Слова вылетали, будто плевки. — Они виновнее вас!