Хармонт. Наши дни
Шрифт:
– Постойте! – рявкнул в спину господин Лемхен. – Я вас ещё не отпустил. И не уволил. Пара месяцев у вас есть. Может статься, даже три месяца. Успокойтесь, поберегите нервы, съездите в отпуск.
– В отпуск? – механически повторил Ричард. – Какой уж там отпуск.
– Да самый обыкновенный. Сколько вы здесь сидите безвылазно? Пятнадцать лет? Вот-вот. Съездите куда-нибудь, развейтесь, потом вернётесь, подготовите к сдаче дела, тем более, дел осталось не так много. Незаменимых, знаете ли, у нас нет. С рекламациями как-нибудь справится секретарша, а в борделе, думаю, девочки обойдутся без вас.
Пинок
Может быть, и в самом деле – в отпуск. Лемхен прав, за пару недель ничего тут без Ричарда Г. Нунана не случится, обойдутся тут без него. Рвануть в Тампа-бэй, Мелиссу повидать, ей в будущем году уже в школу. Ричард попытался вспомнить, как выглядит дочь, которую видел-то два раза всего, проездом, и не сумел. В памяти осталась белобрысая девчонка с косичками, балованная и упрямая недотрога. Неожиданное и нелепое последствие короткого курортного романа. Провинциальная анемичная школьная учительница, мать Мелиссы, даже настоящего имени Ричарда не знала. Дочери дала фамилию Нунан, символично, не правда ли? С такой профессией, как у него, детей иметь не рекомендуется, он, собственно, месяцами и не вспоминал, что отец. Да и девчонка наверняка его не помнит, ну приходил пару раз смешной плешивый дядька, приносил несуразную заводную куклу и плюшевого тигрёнка, болтал всякую ерунду. Он действительно тогда болтал ерунду, не знал, о чём говорить, да и зачем.
Ричард припарковал «пежо» в двух кварталах от «Боржча», вытянул из приёмного гнезда «этак» и, откинувшись на сиденье, закрыл глаза. Замер, волевым усилием укротил разошедшиеся не на шутку нервы и заставил себя сосредоточиться. Надо взять себя в руки и как следует подумать, методично внушал себе Ричард. Ты отвык по-настоящему думать, дружище. За эти пятнадцать лет ты столько раз хитрил, двурушничал, водил за нос, так свыкся с окольными извилистыми путями, что теперь, когда надо пройти путём прямым и коротким, не знаешь, как на него ступить.
Так, прежде всего, следует оборвать связи. Обрезать развесистую мохнатую паутину, которую сплёл за все эти годы и в которой барахтались под присмотром внимательного деловитого паука потенциальные его жертвы. Сталкеры, скупщики, сбытчики, предприниматели, мошенники, полицейские, бандерши, шлюхи – все.
Четверть часа спустя Ричард выбрался из «Пежо». Кругленький, толстенький, благообразный, он заспешил по ухоженному тротуару по направлению к «Боржчу», не забывая на ходу делать ручкой, приподнимать шляпу и раздавать приветливые улыбки знакомым.
В
– Розалия! – крикнул Ричард бодро. – Шураско и два пива, да побыстрее. И коньяку.
– А вас тут, господин Нунан, разыскивали, – подбежала официантка. – Велели как можно скорей позвонить.
Вот прямо сейчас, ответил Ричард про себя, ждите. Сейчас я побегу вам отзваниваться, как же. Буду рыть копытом землю, выслуживаться и яростно выполнять свой долг. А дулю не хотите, дорогой неизвестный абонент? Теперь до меня вы будете долго дозваниваться, кончились, дорогуша, прежние времена.
– И кто меня разыскивал? – осведомился Ричард весело. – А впрочем, неважно, если ещё раз позвонит, передайте ему, что может поцеловать меня в задницу.
Официантка зарделась, но, вопреки ожиданию, не убежала прочь.
– Это был мистер Каттерфилд, – сообщила она. – Велел передать, что дело не терпит отлагательств. Возможно, сказал, вопрос жизни и смерти.
Ричард досадливо крякнул и поплёлся-таки к телефону. Джеймс Каттерфилд по прозвищу Мясник шуток не жаловал и по пустякам не тревожил. Вопрос жизни и смерти, надо же. Должно было случиться нечто на самом деле безотлагательное, раз Мясник позволил себе такую формулировку.
С минуту, не перебивая и старательно прижимая телефонную трубку к уху плечом, Ричард вслушивался в слова собеседника. Затем недовольно фыркнул, с жалостью проводил глазами поднос с тарелкой дымящегося шураско и двумя запотевшими кружками со светлой пенистой жидкостью.
– Ждите, – бросил он в трубку. – Скоро буду.
Проклятие, вслух бранился Ричард Г. Нунан, гоня «пежо» через город к клинике Мясника. Какого чёрта я сорвался с места, кто он мне, этот человек, к которому я мчусь сейчас, будто мне прижгли задницу. Да никто, давний собутыльник и явный псих. Помирает он, видите ли. Таким, как он, помереть положено было уже давно, удивительно, как он умудрился до сих пор не протянуть ноги.
Мясник, первый на планете врач-специалист по нечеловеческим заболеваниям человека, встречал Ричарда в приёмном покое. Вместе они поднялись в лифте на второй этаж. Здесь, в отдельной палате, умирал Гуталин, последний действующий сталкер из старой гвардии. А вернее, антисталкер, неделями пропадавший в Зоне, чтобы «отдать дьяволу дьяволово». Хабар, попавший в руки Гуталина, исчезал под землёй навечно, закопанный, по слухам, в местах, куда не рискнул бы сунуться ни один сталкер.
– Хотел видеть Рыжего, – объяснял на ходу Мясник. – Больше никого, только Рыжего, перед смертью. Что-то важное собирался ему сообщить. Потом, когда уразумел, наконец, что Рыжий за решёткой, велел звать вас. Вы с ним поаккуратнее, в мозгах у него, знаете ли…
В палату Нунан вошёл один. Гуталин, отощавший, с заострившимся губастым лицом, ставшим из чёрного серым, лежал на койке под капельницами и хрипло, с присвистом дышал. Он походил на старую подопытную обезьяну, издыхающую после неудачного эксперимента.