Хармонт. Наши дни

Гелприн Майк

Рэдрик сложил карту, упаковал в брезент и упрятал свёрток под землю. Накатил сверху валун и широкими шагами пошёл к каменной осыпи, под которой лежал Очкарик.

Никакой это был не пикник, думал Рэдрик, отмахивая рукой в такт шагам. И не контакт это был, и не вторжение. Дрались они здесь, вот что это такое. Жабы-полицейские из неведомого мира гнались за беглыми каторжанами и здесь их настигли. Они наверняка были тёртыми парнями, эти каторжане, и жизни свои продали не задёшево. «Пустышки», «погремушки», «вертячки» – попросту то, что осталось

от их оружия. «Полная пустышка» – явный же магазин к автомату, а пустая – тот же магазин, но израсходованный. Как же они называли оружие, стреляющее «чёрными брызгами»? А питающееся от энергии батареек-«этаков»? А подавляющее психику, как «зуда»?

Они все легли здесь, эти каторжники, преступники, отщепенцы, а возможно, и сталкеры. Но даже мёртвые, они оставили кое-что. У него сейчас прилеплен к ладони пропуск, тот, что равняет его с погибшими, ставит с ними на одну доску.

Рэдрик остановился. Затем поклонился на четыре стороны.

– Свой, – сказал он вслух. – Я понял. Я – свой. И Гуталин был свой, и, даже когда у нас не было никаких пропусков, вы ни мою, ни его жизнь не взяли.

Карл Цмыг, 28 лет, предприниматель

Карл Цмыг стоял у подножия пика Раундер, у самой границы Зоны, и в бинокль разглядывал неспешно переваливающую через вершину холма человеческую фигуру. Давненько никого в Хармонте не встречали с такой помпой, как возвращающегося из Зоны Рыжего. От голубых касок, щеголеватых костюмов и попугайских расцветок мундиров у Карла рябило в глазах. Интересно, сколько из них спали с моей женой, саркастически думал он, вглядываясь в лица. Что ж, жаловаться он не станет – кого берёт в жёны, он знал. Деньги не пахнут, а измены он переживёт. Зато в Зону ходить не надо, как Гундосому Герешу или вон Рыжему.

– Карл, друг мой!

Карл обернулся. Ричард Г. Нунан, кругленький, розовый, улыбающийся, спешил к нему, проворно протискиваясь через толпу. За собой он тащил за руку эдакую черномазую дылду, настоящую великаншу с детскими и наивными чертами лица. Карл вгляделся, где-то он определённо видел эту чёрную девку, или связано с ней было нечто такое…

– Позволь представить тебе Сажу, – выбрался, наконец, из толпы Ричард. С Карлом он был одного роста и на голову ниже черномазой спутницы. – Она дочь нашего покойного друга.

Карл коротко поклонился. Вот оно что, мысленно присвистнул он. Дочь Гуталина, конечно же. Однако сколько же ей тогда лет? Карл мазнул взглядом по долговязой фигуре, по круглому, с пухлыми губами лицу. Совсем ещё девочка, понял он.

– Здравствуйте, господин Цмыг.

Карл вздрогнул. Девочка произносила слова сиплым басом, будто спившийся бывалый бродяга.

– Карл, дружище, – Ричард вытолкнул девчонку вперёд. – Сажа круглая сирота. Я, знаешь ли, вчера был в банке, положил на её имя некую сумму и заморозил до её совершеннолетия. Пускай на капитал нарастают проценты. А пока не найдётся ли для неё какое-нибудь занятие?

– Надо подумать, – с сомнением почесал в затылке Карл. – Что вы умеете, молодая леди?

– Всё, – пробасила черномазая леди. – Всё, что захотите. Прибираться по дому, смешивать напитки, бегать, драться, стрелять.

– Понял, – сказал Карл весело. – Не волнуйся, Дик, с такими умениями она точно не пропадёт. Ты, надеюсь, будешь у нас сегодня на вечеринке?

– Разумеется. Когда это вечеринки обходились без меня?

– Действительно, – согласился Карл. – Тогда приводи её вечером. Поживёт пока у меня. Занятие я ей найду.

Ричард заулыбался, похлопал по плечу, напомнил про память покойного, заверил, что всегда к услугам, что в девочке он принимает участие, а потому благодарен безмерно, вновь похлопал, напомнил, заверил, приподнял шляпу и, пятясь, убрался.

– Карлик!

Карл обернулся. Дина протиснулась сквозь толпу, прижалась грудью.

– Как ты смотришь, если мы пригласим на вечеринку Рыжего? – спросила она.

– Ты сбрендила! – Карл едва не поперхнулся воздухом. – Он прикончил твоего брата.

Дина пожала плечами.

_{– То быль}ём поросло, – небрежно бросила она. – Почему бы нам его не позвать? Он герой дня, да и во_{обще герой. Давай, когда вся эта мишура закончится, ты его пригласишь.}

Карл скривился. До женитьбы и его считали героем, юнцы и девицы в барах восхищённо глядели на него, слушали его трепотню, боясь пропустить хоть слово. Внезапно Карл почувствовал, что завидует Рыжему, что на месте Рыжего мог бы быть он. Независимый, гордый, никому ничем не обязанный.

– Рыжий не пойдёт, – сказал Карл. – Я могу его позвать, но он не пойдёт, в нём есть стержень, а значит, есть и гордость.

– Пойдёт, Карлик, пойдёт, – улыбнулась Дина. – Тут не в гордости дело. Или ты, может быть, ревнуешь?

Карл сплюнул, локтем отстранил жену и двинулся к возглавляемой мэром группе встречающих.

Рэдрик Шухарт, 34 года,

освобождённый под залог заключённый

Упакованную в холщовый мешок «смерть-лампу» Рэдрик нёс на плече. На лампу была она не похожа, а похожа была на корявый, тронутый плесенью старый гриб с потрескавшейся пластинчатой шляпкой.

Шаг за шагом Рэдрик приближался к дожидающейся его толпе. И с каждым шагом всё больше краснел и чаще пульсировал «рачий глаз». На секунду это озадачило Рэдрика, потом он понял. Там, за границей Зоны, стояли чужие. Много чужих, очень много, все.

Когда он выбрался на обычную землю, «рачий глаз» из красного стал багровым. Рэдрик плохо помнил, что было дальше. Поздравления и рукопожатия, лозунги и речи, постные рожи, нажратые морды и самодовольные хари. Жабы, твердил про себя Рэдрик, уклоняясь от рукопожатий и похлопываний по плечу. Гниды, вот вы кто.