Харон
Шрифт:
— Вы не сказали об одном из нас. Отчего? И… я согласен с Романом, если вы действительно намеревались лишь получить данные на… мы называем его между собой «вторым», то к чему эти сложности? В чем вы хотели нас убедить?
— Не знаю. Я много делаю, чего не знаю. Может, просто — взглянуть на вас. А убедить? Олег Сергеевич, вы заставляете меня прибегнуть к автоцитированию: убеждают лишь чудеса творимые. Я этого делать не собираюсь. Тем более перед столь сведущей аудиторией. Вы и сами прекрасно знаете цену тому, что принимается за чудо простыми смертными.
— Теперь эту цену предстоит
— Не всем. — Михаил сделал вид, что делится большой тайной. — Из всех присутствовавших достоверный «кандидат» только один. Позвольте вам его не назвать.
Олег достал сигарку, повертел в пальцах, спрятал опять. Махнул рукой, ушел вверх по лестнице, не попрощавшись. Простой смертный человек.
— А и верно, отчего обо всех сказали, вывернули подноготную, а об Юрченко ни слова? На меня у вас тоже кое-что есть, не так ли?
— Мне он просто симпатичен, Марат Сергеевич. Единственный, кто как-то пытался держать их в узде.
— Последствия настолько далеко зашли?
— А вы не видите? Не понимаю, что вы делаете тут, вам бы находиться у себя. Сейчас идет такая информация…
— Я нахожусь там, где считаю наиболее важным. Предложение. Вы делаете свое дело, я нахожусь на подхвате. Пытаюсь всеми наличными силами остановить тех, кто вам помешает. Вы понимаете, что вам дадут лишь выйти на «второго», а потом… во избежание. Он уже под глухим колпаком, оперативные бригады Пантелеймон вчера направил.
— Чего же не берет? И меня. И вообще… — Михаил неопределенно помахал в воздухе.
Они спустились. Мягкий пушистый ковер тянулся до самой двери.
— Суть предложения? Меня повесят, утопят, четвертуют, если я не… Чего вы хотите? Только нужна ли вся эта суета? Теперь? Вы не допускаете существования времени «Ч»? Которое уже определено?
— Если бы это было так, вы бы бросили первым свою затею.
— Вам известно, что я затеваю?
— Нетрудно догадаться. Кстати, к вам не собираются применять никаких силовых методов. Вас просто хотят задержать. Дольше ваших обычных двух суток. — Марат Сергеевич умолк выжидательно.
— А вы?
— А я этого не хочу. Мне очень понравилась та часть вашей речи, в которой говорилось о ящике Пандоры. Мои устремления совпадают с вашими до микрона. Ведомство, спланировавшее операцию, не обладает, на мой взгляд, должным уровнем защищенности результатов, которые намеревается получить.
— Ваше лучше? — спросил Михаил. И, не дожидаясь, ответил: — Иными словами, вы хотите вмешаться не уже после, а еще до. Не изъять неположенную к получению информацию, а предотвратить самый факт доступа к ней. Чтобы умерла, не успев родиться. А что? Ход. Вы знаете, что смущает меня? Тот самый микрон, до которого наши с вами цели совпадают. Это безнадежно огромная величина. Просто непреодолимая. Да! Я сказал Юрченко Олегу Сергеевичу, будто «кандидатов» среди присутствовавших всего один. Так я врал. Их там было два.
…Пантелей, только дверь за Игнатом, вышедшим последним, закрылась, обратился к Роману:
— Некогда идти до машины. Я воспользуюсь твоей связью? — Не ожидая согласия, прошел в кабинет.
— На правой клавиатуре городской набор! — сказал Роман вслед.
— Что это за парень при Госте?
Алан
— Как видел, нам доложить не соизволили.
— Что он тут плел? — И Антонина протянула свой бокал к коньяку. — Кого вы пригласили? Зачем? Кому он грозит? Ну, ничего…
— Кто-нибудь, скажите, у вас так же плохо, как и у меня? — Роман навалился грудью на стол. — Ничего, ничего не сохранилось…
— Говори за себя! — отрезал Алан. — Что ты ему предлагал, какую помощь, зачем?
— Это Пантелей занимается. Слушай! Резидент. Если у тебя сохранилось, прогляди! Что там творится? Он же нарисовал апокалипсис какой-то. Что вообще происходит в этом, — Роман выругался длинно и нескладно, — Мире?! Что ты можешь сказать? Ты можешь?
— Погодите, счас ему нарисуют апокалипсис, — Антонина сделала ударение на предпоследнем слоге. Еще налила себе, разгорячившись.
Олег вошел и сел, сгорбившись. Пальцы слишком сильно сжали сигарку, она лопнула пополам.
— Нет, ничего, — сдавленно сказал Алан, — вообще ничего после сегодняшней полуночи. До этого ментал наполнен, как обычно, а дальше поток прерывается, будто резинкой стерли.
Пантелей услышал последние слова, появляясь.
— Это мы еще подумаем. Не во всем так уж мы одни и повинны. «Второй» тут тоже… не сложа руки сидел. Да, Роман? Роман молодец, все о нем выскреб, тянул только напрасно, все думал, до нас не доберется. Да Марату спасибо. Он где?
Роман открыл рот, чтобы ответить. Снизу из холла раздались выстрелы. Два отрывистых хлопка. Пауза в несколько секунд — автоматная очередь.
— Вот так, господа колдуны! — Антонина пристукнула бокалом по столу, так что ножка обломилась. — Я мальчиков настропалила: выпустить только, если пойду провожать лично! Ромашка, бочку с цементом готовь, а бассейн у тебя глубокий. Аланчика спроси, как у них это делается. Ребятки у меня попадают с первого раза.
Опять загрохотало, в несколько стволов. Очереди были длинные, до упора. Роман сидел с открытым ртом.
Свобода и Власть. Воля и Идея.
Нужно было только наполниться ими, ощутить их в каждой своей клеточке, каждой точке своего существа, в самом дальнем завитке мозга, превратить в единый всплеск. Обратившись в них, сменив ненужную слабую плоть, он единым толчком выбрасывал импульс преображенной через него Идеи высших, направляемый его собственной Волей в назначенного им к уходу из Мира.
Теперь назначал он сам. Он не знал формулы «Кесарь не осудит невинного», ее иезуитского двойного смысла, но ему не мешало ею пользоваться. Все по-прежнему происходило таким образом, что никто никогда на него бы не подумал: решение (или просто минутное желание, уж он-то мог себе это позволить, Избранный!), концентрация Воли и Идеи, срыв непостижимого импульса, и — он спокойно оставляет ничего не подозревающего «кандидата», участь которого только что была решена. Эффект от воздействия, дарованного свыше, сказывался с замедлением — несколько десятков минут, несколько часов, несколько суток. Сперва он осторожно наводил справки, затем перестал. Жалкие смертные списывали могущество Избранного на необъяснимые несчастные случаи. Разве могли они постичь?