Харьюнпяа и кровная месть
Шрифт:
— Вызываю группу, охраняющую балкон.
— Слышу. Вийникка слушает.
— Вы на своих местах?
— Как будто бы. Но здесь ни в одном из окон нет света. Может, они его уже погасили…
— Вы точно у дома Е?
— Да. Но… минутку… Хаутамяки говорит, что это Б.
— Значит, вы на дом ближе к Вассальной улице, чем надо. Перебазируйтесь, сию же минуту.
— Есть.
Кандолин перевел дыхание. Потом стал массировать затылок, будто его ломило. На щитке тикали часы. Издали доносился тихий скрежет,
— Вийникка докладывает: теперь мы на нужном месте. В третьем окне слева горит свет, этаж второй, как и должно быть. Отсюда никто не улизнет.
Кандолин с облегчением вздохнул и поднял микрофон, но Полицейское управление опередило его:
— Шесть-два-три. Направляйтесь в сторону Бастионной улицы. Пришло несколько сообщений, что оттуда, со стороны парка, раздавались выстрелы. Позаботьтесь о своей безопасности.
— Принял, — донеслось в ответ. — Мы на Гористой улице, поворачиваем… Считайте, уже прибыли… На улице много народу… Это на Бастионной, двадцать три.
— Тот самый адрес, где мы были с Онервой, — встрепенулся Харьюнпяа, но его перебили: та же группа сообщила:
— Управление! Пришлите сюда еще людей и машины, только быстро! Это все цыгане. Не угадаешь, что из этого получится…
Кандолин резко обернулся к Харьюнпяа, но ничего не сказал; уголки его губ дергались.
— Там живут Бломерусы, — сказал Харьюнпяа.
— Кандолин! Вызывает Управление.
— Слушаю.
— Вас не интересуют события в Валлиле? Может, это связано с преступлением на Малом пороге?
— Конечно, интересуют, — хрипло сказал Кандолин. — Как там дела?
— Пока неясно. Группа, уехавшая в Валлилу, молчит. Слышны только крики и причитания… Убитых, надо надеяться, нет…
— Сейчас поеду туда. Внимание всем, находящимся на Козьей горе, вызывает Кандолин. Операция прерывается примерно на полчаса. Всем оставаться на своих местах. Следует иметь в виду, что обстоятельства могли измениться и объект может попытаться попасть в дом с улицы. Наблюдайте…
Кауранен включил в машине свет и схватился за рычаг скоростей.
— Группа Нордстрёма приняла к сведению.
Кандолин нагнулся, он нашаривал на полу сигнальную лампу. Кауранен развернулся, выезжая из переулка. Кусты хлестали «ладу» по бокам.
— Вийникка сообщение принял.
Кандолин поднял сигнальную лампу на колени и опустил стекло. Ночной ветер ворвался в салон. Машина затарахтела по улице.
— «Транзит» принял.
Сработало пусковое устройство сигнальной лампы.
— Не включай пока! — бросил Кауранен. — Лучше, чтоб нас не заметили. Не надо сигналить…
Где-то поблизости, чихая и кашляя, заработал мотор. Похоже, его удалось завести. Харьюнпяа поднял стекло и обеими руками вцепился
27. Подозрительный автобус
Было без четверти два.
Уле-Иккала возглавлял группу. Вернее, был в ней старшим — навыки руководителя он давно растерял вместе с надеждой попасть на курсы младшего командного состава. С ним находился Мальчик — так он называл каждого, кто был в его группе, но делал это не для того, чтобы обидеть или оскорбить, а по той простой причине, что никак не мог выучить имена молодых ребят, назначаемых ему в помощники, — они менялись так часто и к тому же были все друг на друга похожи: длинноногие, с пробивающимися над верхней губой светлыми усиками.
Уле-Иккала вел машину. Мальчик не имел еще водительских прав, да он и вообще не смог бы сидеть за рулем: глаза у него от усталости слипались, голова склонялась то на одно, то на другое плечо. Они находились на виадуке над Окружной дорогой, когда под ними прогромыхал автобус, направляющийся к западу. Мальчик раскрыл глаза и сонно огляделся.
— Где мы?
— В полицейской машине. Но скоро будем в участке и выпьем крепкого кофе.
— Вон идет машина без огней. Вон там, внизу. Точно финский флаг…
— «Там, внизу», — это Окружная! И если ты имеешь в виду тот автобус, то фары у него горят. Я видел, как он въехал под виадук. Я ведь не спал…
— Ничего подобного. Видишь, задних огней-то нет. В него может кто-нибудь врезаться… Пьяные водители часто забывают включить фары.
— Я тебе сказал, что фары у него горели.
Уле-Иккала затормозил, и «транзит» остановился посреди виадука. Уле-Иккала глядел на удаляющуюся машину.
— Черт побери! — вырвалось у него.
— Темным-темно.
— Но передние фары точно горели.
— Да-а…
Уле-Иккала крепче сжал руль, не зная, как поступить. Он не любил вмешиваться в дорожные происшествия, они всегда вызывали в нем досаду, но, с другой стороны, деликатное «да-а», произнесенное Мальчиком, показалось ему злорадным и возмутило своей язвительностью. А ведь эти мальчики никогда ничего сами не замечают, вечно приходится указывать им в нужную сторону и кричать: «Глянь-ка вон туда! Смотри же!» Только после этого они начинают что-то соображать. Уле-Иккала потер подбородок и почти почувствовал на языке вкус кофе. Но тут он вспомнил, как кто-то учил его, что нельзя душить инициативу молодых констеблей в зародыше, надо иной раз прислушаться и к их предложениям.