Хазария
Шрифт:
– А нынче утром, – говорила, всхлипывая, Овсена, – стояла я с Мечиславушкой на крыльце и увидала, как мимо бродяга какой-то проходил. И так он на нас взглянул, что мне нехорошо стало, сердце заныло. Матушка на Торг ушла, а я подхватила сынка да в лес убежала. Не знаю теперь, что делать, боязно мне…
Обо всём поведала Избору Овсена, открывшись сердцем, как раньше перед старым Водославом. И о том, что Мечислав – сын Святослава, не утаила, и о страхе своём перед Ольгой.
– Отец Водослав наложил на Мечислава заклятие, только сохраняет ли оно силу теперь, после смерти кудесника?
– Ничего, красавица, всё сладится. Сейчас я одно ведаю: должны вы у меня остаться. О матушке не беспокойся, ей будет передано, что вы в надёжном месте.
И поселилась Овсена с Мечиславом на заимке у Избора-кудесника.
Глава 5
Возвращение князя
В Киеве стояло радостное волнение – праздновались Великие Овсени.
С утра люди шли на Мольбища и несли зерно, свежие хлебы, мёд и греческий елей. На Перуновой горе сам Великий Могун со жрецами правил службу и славил богов, принося им дары на жертвенный камень.
Красные девицы несли последние осенние цветы и украшали ими богов.
Великий Могун делал возлияния у ног Земнобога мёдом и елеем и читал молитву:
– Боже Полевой, Луговой и Травный, Земнобоже великий, кормилец наш! И ты, премудрый Велес, пасущий во Сварге многочисленные стада! Вы хранили жита и проса на полях наших, растили их и приумножали зерно. Чтобы были хлеба наши высокими, чтобы были коровы тучными, а овны и прочий скот не страдали бы гладом, не гибли от мора. За то славим вас, боги премудрые, и приносим угодные жертвы от трудов наших!
Слава тебе, мать Макошь светлая, покровительница жён русских и владычица Судьбы! Пошли мужам нашим, храбрым соколам, красных жён и благоденствие Роду их! Детей красивых и здравых, век долгий!
Даруйте, боги великие, Руси мир да лад, отвратите от нас врагов, немощи и болезни. Будьте благословенны ныне, во всяк час и во веки веков! Оум!
И в тот же праздничный день пришли в Киев очередные повозки, а следом по граду разнеслась весть о возвращении Святослава. И что он будет в граде уже нынче к вечеру!
И наступило в Киеве великое ликование, – люди загодя вопили «славу» князю на городских улицах, и многие тут же на площадях и Торжищах начинали петь и плясать.
Услышав о возвращении сына, мать Ольга стала в гриднице перед византийскими богами и начала усердно молиться:
– Боже милостивый! Сделай так, чтобы князь просветлился духом истинной веры, взял себе в жёны одну из грекинь и сделал её княгиней. И чтобы с христианской верой Русь стала великой, и люди больше не воевали, а любили и прощали друг друга. Чтоб настал тот час, когда Христос пойдёт по Руси и славян, как овец, будет наставлять и пестовать. И поднимутся в Киеве храмы многие, белокаменные и златоглавые, и станут кияне добросердечнее, и князей своих первыми после Христа чтить начнут. Возьми, Боже Единый, Русь под свою защиту и держи её силой своей! И да будет она Полуночной Византией, крепкой и властной державой!
Долго молилась княгиня, заливаясь слезами, глядя на иконы в Красном углу. Здесь стоял священный Сион, а с византийских дощечек глядели среброкрылые ангелы и скорбная Божья Матерь. Перед ними горели свечи, светились лампады, и чистый фимиам струился к небу вместе с молитвой Ольги. И после той искренней молитвы пришло к ней душевное утешение, как свет, пролившийся в сердце. И от того света ей сделалось легче, и уже без страха Ольга стала ждать сына.
Когда снаружи послышался крик, переходящий в людской рёв, и затрубили рога, Ольга поняла, что Святослав входит в град.
Поднявшись с колен, Ольга махнула рукой вбежавшему охоронцу, который взволнованно доложил о прибытии князя, и скоро вышла на наружное крыльцо в сопровождении внуков и шести греческих дев, одетых в расшитые золотом белые и червонные шелка. Стоя на крыльце нового каменного терема, сооружённого по велению Ольги византийскими зодчими, все напряжённо вглядывались в даль.
Предвечернее небо сгущалось синевой, Стрибог дул свежим ветром, развевая одежду грекинь и заставляя зябко поёживаться. По-осеннему тоскливо шумели деревья, и громкими надтреснутыми голосами каркали вороны. На площадь перед палатами сходились бояре, купцы и знатные гости, приветствуя княгиню поклонами и сниманием собольих и бобровых шапок.
К крыльцу подъехал Гарольд и, поприветствовав княгиню, выстроил дружину ровными рядами.
Внизу по дороге клубилась пыль, поднятая конницей. Вскоре из серого облака выросла княжеская дружина, шедшая рысью. Впереди – на белом коне – Святослав.
Увидев князя, Гарольд выкрикнул команду, и все воины разом вынули мечи и, приложив их к правому плечу, замерли недвижно, отдавая честь.
– Здравы будьте, молодцы! – весело крикнул Святослав, осаживая коня.
– Здрав будь, княже великий! – вразнобой отвечали кияне и гости.
– Князю хороброму… – зычно крикнул Гарольд.
– Слава! Слава! Слава! – троекратно сотрясли воздух крики Сторожевой тьмы.
Соскочив с коня, Святослав взбежал на крыльцо, поцеловал руку матери и крепко обнял её. Приветствовал сыновей. Затем встал рядом с Ольгой, и оба провожали киевскую рать, которая проходила перед их взорами с трубами, кимвалами, рогами и песнями, направляясь к Подолу.
Когда прошёл последний полк, прокричав, как все, «славу» князю с княгиней, Святослав с матерью и сыновьями отправился в гридницу, где воссел на челе праздничного стола. Гарольд, начальник Теремной стражи Фарлаф и шесть грекинь тоже воссели с ними. Никого из княжеских темников не было, потому как все его боевые сотоварищи по родным очагам истосковались, да и по древней традиции первый вечер возвратившегося с войны витязя принадлежал его семье. Святослав лишь единожды мельком взглянул на византийских дев. Как ни пыталась мать Ольга понять, которая из заморских красавиц ему более других по нраву, но так и не смогла, потому что не взглянул более сын на них ни разу за всю трапезу. На просьбу бояр рассказать о сражениях да победах, Святослав отвечал с неохотой и кратко:
– Бились мы, как честь воинская велит, чтоб пред богами и предками славными не осрамиться, а о победах пусть бояны рекут да сказители, а я в сём деле не искусен, – произнёс князь с усталой улыбкой. С тем же выражением усталой горечи он слушал восхваления бояр, вздымавших кубки в его честь, сам же хмельного вина греческого не пил, лишь пару раз пригубил медовой сурьи из чары.
Ольга чувствовала, что затея с греческими красавицами, на которых она и отец Алексис так рассчитывали, с ходу не удалась. Она видела, что сын не желает расстраивать её и потому покорно сидит за столом, а сам ждёт, как бы скорее уйти. И точно, едва трапеза стала подходить к концу, как Святослав встал, привычно надел меч.