Хазария
Шрифт:
В это время, обойдя врагов с другой стороны, там, где обширное поле сужалось, ударил темник Лесина. Боковые части булангар стали отходить к средине, смешивая ряды. И начали между собой биться, чтобы оттуда выбраться. А кони, стоявшие на привязи, рвали поводья и скакали прочь. Крик и гам стояли над полем, и не знали булангары, откуда нападают русичи и сколько их в ночной темноте.
Усиливая смятение врага, темник Издеба велел не давать ему становиться в ряды. Налетал то тут, то там, нагоняя страх на воев и их начальников. И великое смятение стояло над полем тем: тьмы булангарские мешались и не ведали, камо грясти в ночи, где их сотские и тысяцкие. И темники их метались, не зная, куда податься. И, видя то, князь Атулай-бек велел уходить на восток и идти прямо до утренней зари, а там уже разбираться.
Ушли, растворились в ночи булангары, и Издеба за ними шёл, «пощипывая» на ходу и не давая опомниться. Только на рассвете Издеба, потрепав напоследок булангарское Крыло, вернулся назад.
Уже рассвело, долгий предрассветный сумрак сменила алая заря рождающегося зимнего дня. Впервые за последние недели рассвет был таким ярким, небо почти совсем чистое, без серых низких облаков, как будто смеялось над Атулай-беком, который, кипя лютой злобой на своих нерадивых темников и бестолковых сотников, старался уйти подальше от преследователей, о которых он пока точно ничего не знал. Как воевать с сильным противником – а в том, что Святослав, покоритель Великой Хазарии, отважен и силён, грозный бек не сомневался, – как воевать, имея таких подчинённых? – думал Атулай. Наконец он приказал остановиться. Когда подсчитали потери, гнев бека ещё более усилился. В ночной неразберихе, больше похожей не на бой, а на «вырезание безмозглого стада баранов», как в гневе кричал разъярённый Атулай-бек, он потерял больше тысячи воинов.
– Где были ваши дозорные, мои глаза и уши? – рычал бек на двух начальников дозорных тем, что бледными изваяниями стояли перед ним. Он в гневе несколько раз огрел со всего размаха каждого из темников камчой, а затем велел предать обоих мучительной смерти – снять им кожу и посыпать мясо солью, а когда сознание потеряют, отсечь главы и выбросить на съедение волкам.
В жутком молчании наблюдало выстроенное полукругом булангарское воинство за страшной казнью двух беев. И каждый в страхе думал: если так поступают с князьями, то что будет со мной, простым воином, ежели я ослушаюсь…
Но казнь провинившихся темников была только началом, – разгневанный бек стал менять темников, тысяцких переводить в сотники, а сотников делать тысяцкими. Так он хотел сделать своё войско послушным и сильным. Однако это подчиняло лишь простых воинов, но озлобляло булангарских темников, поскольку каждый из них был племенным беем в своей земле, и воев с собой привёл, и всех их одел-обул, и дал каждому доспехи. И добычу, на поле боя захваченную, каждая тьма своему бею отдавала, а он уже воям их части распределял. И рекли беи и знатные вельможи-баилы между собой, что захудалый сотник, у которого земли нет, не может быть наравне с ними, потомками великих беков. Соглядатаи Атулай-бека, конечно, немедленно донесли ему о тех разговорах.
Ещё пуще гневался бек от этого, чело его пошло пятнами, а зубы сжались до скрежета. Его дед и прадед всегда наводили порядок жёсткой рукой, так же поступал отец и тому же учил Атулая, – только страх перед силой может держать в повиновении строптивых беев. Если они осмелились роптать и осуждать его решения, значит, нужно проявить ещё большую жестокость!
– Зуфар, Фарид, ко мне! – прорычал бек. Оба стременных мигом подлетели к нему, низко склонившись перед владыкой.
– Волей своею назначаю вас темниками, а эти дерзкие длинноязыкие беи Курултай и Джумангали пойдут на ваше место стременными! – вскричал Атулай-бек, указывая плетью на непокорных, сразу побледневших от его речей. Лишь несколько мгновений длилась необычная тишина, только слышен был храп коней и шелест зимнего ветерка по снежному насту. А ещё через миг молодой и горячий Курултай, завопив, как поражённый бешенством, выхватил меч и бросился к беку. Охрана тут же закрыла повелителя, а несколько беев, в том числе и его друг Джумангали, повисли на руках у хрипевшего от неистовой злобы Курултая.
Это было неслыханной дерзостью, и Атулай-бек рассвирепел, как укушенный тигр.
– Схватить, предать смерти! Разорвать лошадьми на части! Бросить их головы волкам!
Охоронцы немедля кинулись исполнять приказ владыки, но на их пути вдруг стала личная охрана бея Курултая. Скрестились мечи, и тут прозвучал окрик самого уважаемого и рассудительного Сафаргали-бея:
– Стойте, остановитесь! – Он и ещё с десяток именитых беев подошли и встали между дерущимися охоронцами, которые сразу прекратили схватку, подчиняясь суровому голосу Сафаргали. А тот повернулся к беку и изрёк всё тем же строгим, полным властной твёрдости голосом: – Не гневайся, великий бек, но ежели ты прольёшь кровь наследника великого рода Курултаев, то все мы, беи и баилы, потомки древних родов, против тебя восстанем. И не диво будет, если завтра твоя голова будет валяться в снегу на растерзание волкам!
Наступила долгая напряжённая тишина, все стояли на своих местах, но каждый сжимал рукоять меча, готовый тут же пустить его в дело. Потом грозный Атулай-бек молча повернулся и пошёл прочь. Отойдя в сторону, он сел на брошенные кем-то в снег сёдла и обхватил голову руками. Но не о целости своей головы заботился бек, а думал о том, что будет с Булгарией, если теперь так легко кругом появляются враги, а друзей верных днём с огнём не найти. Ведь ещё немного – и пришлось бы с беями своими рубиться, а не с урусами. Как же ему идти в бой против такого сильного врага, как бек урусов Святослав, если тут в любую минуту могут убить свои беи, булгарские? Долго просидел Атулай, не произнеся ни единого слова. Даже не повёл плечами, когда заботливые телохранители осторожно укрыли его плечи собольей шубой. Потом бек медленно встал и сердито буркнул, чтобы позвали к нему именитых беев вместе с Сафаргали. Всю оставшуюся часть дня в поставленной по такому случаю юрте шёл, то утихая, то возгораясь до крика, долгий спор-беседа. Следующий день ушёл на то, чтобы восстановить порядок и подчинение в войске. И лишь после этого булгарская дружина была готова выступить против урусов.
Тем временем к Святославу пришёл помощник начальника Тайной стражи Варяжко и доложил, что от Инара-темника прибыл гонец с вестью: Варяжская дружина идёт к полудню через булангарские земли и что она уже в восьми конских гонах, значит, через три дня встретимся.
– А ещё, – продолжал Варяжко, – вести есть не самые добрые: темник Блуд, твоим, княже, именем, отобрал в славянских весях – Мошской, Берёзах и Худянах – пятьсот голов скота и отогнал их в Киев на Торжище. Забрал также всё злато и серебро.
Святослав помрачнел и вызвал Свенельда:
– Отправь к Блуду гонца и вели, чтоб он немедля от всего собранного дал десятину в княжескую казну, а отобранное вернул славянским Родичам. А ежели не исполнит, будет судим и лишится своей головы за непослушание! И пусть немедля возвращается в дружину, в твоё Десное Крыло, раз он в тылах не ряден!
Скрепя сердце исполнил Блуд наказ князя, но в глубине души верил, что придёт час его могущества. Знал, что в Киеве многие молодые купцы и бояричи уважают и поддерживают его, ведь сколько добра от захваченного в булгарских градах через знакомых купцов прошло, сколько злата в их, да и его, Блуда, киевских сундуках осело. Потому и надеялся, что, в случае чего, купцы да бояре ему тоже помогут.
Узнав, где Инар с дружиной находится, Святослав созвал военный совет.
– Приспел час, друзья, разделаться с Булангарией, выйти на последний решающий бой. Хотя сила у булгар вдвое большая, но нам не раз приходилось бить врага числом и поболее, одолеем его храбростью и искусством воинским. Пошлите к Инару гонцов, надо взять противника в клещи! – Князь обернулся к воеводе Болеславу: – Где сейчас булангарская конница?
– Странно ведут себя булгары, княже. Как ушли от тьмы Притыки после ночного боя на восход, так до сих пор там и стоят, дозорами окружили себя крепко, видно, боятся повторения ночного боя. Никуда не идут, и нас сыскать пока тоже не пытаются. Почему стоят и чего ждут – неведомо.