Хазарская охота
Шрифт:
Внезапно мертвенный лунный свет погас, кто-то быстро заглянул в яму, щелкнул, точно ударил кресалом, и бросил в яму кусок горящего мха. Виктория подняла глаза и зажмурилась: ей показалось, что сверху на нее смотрит ангел из ее девчоночьих снов, так совершенно было молодое лицо, подсвеченное игрой пламени.
Послышался треск и стук сухого дерева. Сверху в яму спустилась лестница из тонких еловых стволов, крепко связанных лыком. Виктория подползла и вцепилась в перекладину, тот, кто был на краю ямы, легко поднял ее вместе с лестницей. Едва встав на ноги, Виктория шатнулась и вцепилась в одежду своего спасителя. Лесной
На печи, сложенной из обмазанных камней, в глиняном горшке благоухало варево. Словно прочитав ее мысли, хозяин избушки протянул девушке деревянную лопатку. В горшке оказалась пресная похлебка из необмолоченных зерен и дикой моркови, приправленная лесными орехами.
– Спасибо, – девушка робко коснулась его руки, – Меня зовут Виктория, а тебя?
Парень неуверенно пожал ее руку.
– Это даже хорошо, что молчишь. Послушай, здесь можно достать воды?
Отшельник кивнул, он уже разгадал желание золотоволосой. Он и сам любил плескаться за порогом избушки. У крыльца стояла алюминиевая бочка, кем-то забытая в горах. Он зачерпнул воды из ручья, поставил бочку на очаг.
Виктория даже захлопала в ладоши и сразу же спрятала в ладони смущенное лицо. Вскоре от воды пошел пар, и Отшельник вынес бочку на крыльцо.
– Не смотри, – улыбаясь, попросила Виктория.
Но Отшельник впервые не понял ее. Он видел, что его нечаянная гостья совсем не против того, чтобы он смотрел. Пожав плечами, Виктория стянула камуфляж и, не глядя на Отшельника, плеснула на грудь ковшик горячей воды. Дымящиеся струи тонкими ручьями вились по телу. Ее кожа искрилась в лунном свете, и теплый пар волновался вокруг нее, как прозрачное облако.
Отшельник глухо вскрикнул. Виктория обернулась, и никого не увидела: только треск веток в чаще, словно уходил напролом раненый, внезапно ослепший зверь. Не умея плакать, он только глухо стонал.
Отшельник вернулся в избушку далеко за полночь. Виктория спала, завернувшись в пушистую шкуру. От ее солнечных волос, от белых обнаженных плеч и шеи струился аромат дикого меда. В эту ночь Отшельник не спал. Он до утра караулил горящий очаг, изредка оглядываясь на спящую девушку и слушая ее затаенное дыхание.
Глава 20
Бой с тенью
– Ты меня не предашь?
– Я тебя не предам.
Вам к лицу камуфляж,
Словно ночь городам.
Глеб не помнил, сколько дней пролежал, не прикасаясь к воде и пище. Зимний свет робко заглядывал в избушку и тут же пугливо таял, скукоживался среди наползающих теней. Рана гнала жар по телу. Боль заглушала жажду погони. Глеб тупо разглядывал стены, ржавые капканы, сеть на косуль. В окно влетал ворон с зубастым клювом, садился на бедро и копошился клювом в ране. От боли Глеб терял сознание, и там, куда уносилось его свободное, бестелесное существо, не было ни врагов, ни друзей, ни боли, ни жалости, ни абсолютного света, ни беспросветной тьмы, только бесконечный путь по мирам, сквозь пестрый рой образов и маскарад личин. Даже мстительные обеты и клятвы, данные перед памятью Наташи, остались за гранью беспредельного одиночества.
Со скрипом открылась дверь, ворон лениво взмахнул крыльями и растворился в сумрачном воздухе. Глеб очнулся и повернул голову:
– Виктория! Вика!!! – позвал он, в эту минуту он был готов простить ей все и ликовать, как соскучившийся пес.
Дверь покачивалась на скрипучих петлях. Снаружи клубилась тьма. Глеб пошарил карабин и уронил слабую руку. Из темноты шагнул человек в камуфляже – высокий, стройный, быстрый в движениях. Над Глебом склонилось знакомое лицо, из тех, которые невозможно забыть или перепутать; тонкая бледно-оливковая кожа, красивые губы, каштановая прядь, падающая на глаза. Яркая, точно промытая радужка глаз и странный взгляд, сосредоточенный в межбровье.
– Тень, – выдохнул Глеб. – Утопленник хренов, – и отвернулся к стене, чтобы не видеть беспечной и обаятельной улыбки внезапно воскресшего.
Тень достал подсумок с ампулами и хирургическими инструментами, одноразовые шприцы и сделал несколько уколов. После сварил на печной конфорке пахучее снадобье и напоил Глеба. Остальное втер в распухшее колено. Он лечил Глеба одному ему известными средствами. Что-то сродни средневековому колдовству и искусству филиппинских хиллеров.
– Ты откуда взялся, заботник? – впервые за дни болезни улыбнулся Глеб. – Мы тебя уже отпели…
– Да вот пришлось шифроваться, – в тон ему ответил Тень. – В этом джипе тебя не должно было быть, и тут на тебе!
– Так… Колись… Все рассказывай, брат милосердия. Ты тоже ищешь хазарское золото?
– Деньги, золото, бриллианты – это нижний полюс могущества и власти, – уклончиво ответил Тень. – Высший – знание и святыни веры.
– Так ты охотник за святынями? Никогда бы не подумал!
– Пока я лишь охотник за охотниками. К примеру, я с интересом наблюдал твой фокстрот с этой рыжей. Потом вижу – женские следочки бегут в горы, ну, думаю, пора спасать мужика. Золото подождет…
– Так, значит, все-таки золото?
– Даже если так, что с того? Деньги не пахнут.
– Не пахнут, а прямо-таки воняют!
– Старая песня, – усмехнулся Тень. – Древняя Хазария как империя абсолютного зла! Наивно и плоско, как русский лубок. Византийские и мусульманские авторы в один голос твердят, что Хазария была мирным и толерантным государством, центром учености и культуры. Ее посланниками были купцы рахдониты, ее учением – Тора, ее целью – создание всемирного еврейского царства. Что с того, что Хазария приносила окрестным племенам некоторые неудобства? Точно такое же зло творили все остальные народы.
И если начистоту, твои предки, все эти лохматые викинги, славяне в вышитых рубахах и мифические русы были охочи до чужого добра ничуть не меньше хазар.
– Есть одно отличие, – заметил Глеб. – Зри в корень, Тень! В корень слова. Русское слово «добро» одновременно означает и «богатство» и нечто хорошее, воистину доброе. Добро должно быть нажито честно, для моих предков оно могло быть добыто в военном походе, созидательном труде или удачной охоте.
– Добро должно быть с кулаками, – ядовито заметил Тень. – Одна беда – добро у кулаков отняли, а самих порешили. Никакого добра в природе не существует. Зло в одном измерении является добром в другом, поражение и гибель одной системы является условием расцвета и жизни для другой, и так без конца.