Хэда (др. изд.)
Шрифт:
– Зачем?
– Да она, может быть, и знает! Он ей объясняет лучше и серьезней любого офицера, – сказал Гошкевич.
– Она, пожалуй, в самом деле думает, что и у нас все матросы – буси, как и у них. И что Григорьев – буси и живет по кодексу буси...
– А не по уставу!
Алексей шел, глубоко задумавшись. Странно. Я не знал этого прежде за собой! Стоило княжне сказать мне про Оюки, как мне кажется, я к ней сразу переменился. Оюки в самом деле прелестна. Умная и серьезная, а я недооценивал ее, как и ее стремления к знаниям. Неужели я все это почувствовал только потому, что мне
Оки слыхала, что после расставания с иностранцами, наверно, за дело примутся палачи. Но это никого не останавливает, сила чувств побеждает бесконечно и давно известные системы философов и предрешает судьбы. Там, где будущего надо ждать, заливаясь слезами, все лишь смеются!
Оки и не желала более близких знакомств с императорскими офицерами из посольства Путятина. Григорьев – тот, кто ей нужен. Он почтителен и угодлив. Но он вполне западный человек. Много знает, талантлив, ретив и очень старателен.
Она получала все, что ей было нужно, через него, как через слугу, а с его морскими начальниками, при ее положении, было бы трудней и унизительней, и никто не занимался бы с ней, как Григорьев. И не с ним искала она знакомства. Ее, как и всех в аристократическом обществе, кто соглашался, что перемены неизбежны, занимала не Россия, а Америка, и она тоже будет стремиться к Америке. Так говорят отец и братья. Не погружаться во все русское!
Что же Ареса-сан? Он очень гордый воин, все женщины видят его. А он не видит их. Это очень достойно. Почему другие мужчины не понимают? Они – с маслеными глазами и льстивой речью? Он – воин! Он рыцарски простился. Чуть слышно ударил в каблуки, трагически покорно и на кратчайший миг и так сдержанно и красиво склонилась перед Оки в поклоне его юная, но большая и умная голова. Он все понял и все знает, но помнит свой долг воина.
...А старший брат Оки служит в Киото при дворе тенно. Второй брат в походе княжеских воинов, во главе отряда подданных. В нем дух буси, он будущее Ниппона. «Тигры берегут шкуру, а буси берегут честь». Буси воспитывают в себе дух и железную волю, умение владеть мечом и шпагой и стойкость... Кодекс поведения буси – бусидо.
– Господа, – встретил поздних пришельцев Мусин-Пушкин, – в Симода пришло американское торговое судно «Кароляйн Фут». Посьет прислал адмиралу письмо, пишет, что намерен зафрахтовать корабль и несколькими партиями перевезти на нем всех нас в Россию. Таким образом закончится вся наша эпопея. Он ждет распоряжений адмирала и просит срочно отправить к нему Шиллинга, Сибирцева, Можайского и Гошкевича, десять лучших матросов и не позже чем еще через, день выслать духовой оркестр.
«Зачем Константину Николаевичу духовой оркестр?» – рассеянно и устало подумал Алексей.
Мусин-Пушкин снимал нагар со свечи черными от копоти щипцами.
– Адмирал предполагает, что американский коммодор Адамс сдержал свое слово и шхуна прислана им.
– Американцы теперь хлынут сюда, – сказал из-за перегородки Елкин. – Получается, что мы для них открыли Японию. Они нам еще спасибо не скажут.
– Да, они теперь хлынут сюда, – согласился Пушкин. – Встречи с американцами будут частыми.
–
– Не знаю. Вам, Александр Федорович, и вам, Алексей Николаевич, чуть свет отправляться с адмиралом в Симоду. Прощайтесь, мой дорогой, с вашими друзьями и поклонницами, вы их больше уж не увидите, вероятно. Готовьтесь... В четыре утра сбор в Хосенди.
– Вы полагаете, все это серьезно? – спросил Можайский.
– Вполне серьезно. Идет война.
«Ну что же...» – подумал Алексей...
ЧАСТЬ II
ДОГОВОРЫ В ДЕЙСТВИИ
Глава 10
ПЕРВАЯ АМЕРИКАНКА
– Напоролись! – сказал мистер Доти, входя в каюту, где жена его сидела напротив зеркала у портика с опущенным стеклом. На ее лицо падал обильный и спокойный свет, такого не бывало на переходе через океан; там солнце злое, вечный ветер с солеными брызгами, сеющими день за днем.
– Говорят, что молоденькие японки проводят за туалетом по четыре часа, а без грима они как маленькие старушки и стараются не попадаться на глаза! – сказала Анна Мария, держа палец на толстом слое белил, который она положила на свое юное лицо, закрашивая свежую кожу и румянец, как борт корабля после долгого плавания.
– Явился капитан потерпевших кораблекрушение... Он у мистера Варда!
– О-о!
– Хотел бы купить товары, которые мы привезли. У них есть деньги! Они строят шхуну под городом. Им нужны канаты и парусина. И еще солонина, мука, коровье масло, которого в Японии нет. Одежда!..
– Прекрасно!
– Товары мы брали не для них! Сукно, фланель и парусина – гнилые! Что же прекрасного? Шкиперам я бы всучил. Дипломаты и военные моряки высоких рангов не были в виду.
– Но ты не ударишь лицом в грязь?
– Да-а...
– Можешь не показывать им товары! Никто не знает, что у нас в трюме! Продай ящик масла, но не с цвелью, не с мохнатой зеленью, а из моего запаса.
– Хуже не придумаешь! Они голодные и раздетые, отказать бесчеловечно... Я ответил, что корабельные принадлежности предназначены для американских китоловных шхун, что идем в порт Хакодате, также открытый по договору, там поставим магазин и начнем распродажу корабельной чандлери [29] для китобоев в этой части океана. Сорок наших судов ожидают, что снабдятся в нашем магазине в Хакодате. Но вот пришли в Японию, и все оказывается не так, как предполагалось!
29
Мелкий товар.
– Что же? – резко поворачиваясь на табуретке, спросила Анна Мария. – Ты боишься японцев?
Доти знал – когда надо быть храбрым, а когда можно заработать.
– Да! – крикнул он.
Дверь тихо приотворилась.
– Сиомара! – пылко воскликнула Анна Мария, видя в зеркале хорошенькое личико с коротким носиком. – Войди скорей! – добавила она по-испански. – А где же мои дети?
– Ваши дети играют с детьми госпожи Вард.
– Сегодня надо перетрясти и выбить на солнце тюфяки...