Хэллоуин (сборник)
Шрифт:
На Улице Кит не раз слышал о подобных вещах, хотя никогда особенно не верил.
Наговаривают. Наговаривают на деньги, вещи, еду, воду… Бросают. Если ты нашел под лавкой на бульваре червонец – вполне возможно, ты нашел и что-то еще, необязательно хорошее. Знакомый шкет, который нес всю эту лабуду про порчу и сглазы, «обзывался», что нашел однажды золотую цепочку и заболел. Причем ничего особенного у него не болело, но он стремительно худел. Жрал все подряд, как свинья, и худел. Худел до тех пор, пока не отнес цепочку на то место, где нашел. Хорошо еще, толкнуть не успел, а то бы совсем хана… Кит тогда посмеялся. Костистое, обтянутое серой кожей лицо рассказчика с тонкими бесцветными губами говорило, на его взгляд, только об одном – ширяться надо поменьше. На кой хрен кому-то
А маршрутка была та же самая.
Кит ерзал вместе с сиденьем, вцепившись в поручень спинки переднего диванчика, истерзанного неведомыми вандалами. В салоне воняло дизельным выхлопом, мокрыми шубами и шерстью. Водила молчал, а Кит думал, что, подобрав золотую цепочку, тощий нашел своих ежиков, которые и жрали его заживо, выедая мясо до костей. А еще он думал, что хитрая бабка не простая плесиковская рвань, раз сумела наговорить на дорогую и заметную вещь охранный заговор. Непривычные мысли едва ворочались в голове. Кит с безмолвной запинкой составлял в предложения малознакомые слова и понятия.
Как, драный стоц, теперь из всего этого говна выбираться – непонятно. Он не верил, что бабка растает, получив назад телефон, и примется кормить заблудшее дитя шанежками, попутно наставляя уму-разуму. Сама ситуация казалась Киту нелепой. Он не чувствовал за собой никакой вины, не умел просить прощения и извиняться. Чего ради-то? М-да, попадалово…
За «Насыпью» Кит протолкался к водиле, плюхнулся на короткое сиденье у дверей за кожухом двигателя и прокричал:
– Ты в Плесиках улицу Гоголя знаешь?
Водила кивнул, по-прежнему глядя на дорогу, осторожно вписывая в поворот брыкающийся автобус.
– Тормознешь поближе? – попросил Кит с надеждой, что улица Гоголя где-то рядышком с маршрутом, и ему не придется черт знает сколько месить снег по нечищеным переулкам. Плесики он знал плохо, а то, что знал, не вызывало желания прогуливаться там перед сном.
Водила еще раз кивнул.
Кит отодвинулся в угол, к окну, и приложил голову к стеклу. Проезжая часть сузилась, вдоль дороги потянулись промбазы и мехколонны. Они перемахнули мосток через речушку со смешным названием на указателе: Кура-Китим. Покосившиеся домишки с нахлобученными снежными шапками жались к асфальту в свете редких фонарей и выглядели так, словно собирались перепрыгнуть щелястые заборы и броситься под колеса, обрывая нищую, постылую и никому не нужную жизнь. А дальше, в глубине улочек, переулков и заснеженных огородов, была только темнота: глазастая, словно паук, – на все стороны. Кит задремал, просыпаясь изредка, когда с лязгом открывалась дверь или машину подбрасывало на колдобинах. Зловредные ежики дремали вместе с ним, свернувшись в тугие клубочки, их присутствие почти не ощущалось, но Кит знал, что они внутри. Прежде чем сесть в маршрутку, он проверял.
– Э, просыпайся, приехали…
Кит разлепил глаза. Автобус стоял, двери были распахнуты, с улицы тянуло холодным влажным воздухом пополам с печным дымком. В окне маячила будка диспетчерской с ярко освещенными окнами, кто-то внутри размахивал руками, и слышалось невнятное «бу-бу-бу» на повышенных тонах. Шофер курил за рулем, с шелестом перебирая в заскорузлых промасленных
– Это ж конечная, – пробормотал Кит, сглатывая слюну. – Ты чего?
– Конечная, – легко согласился водила, а кончик сигареты выпрыгивал: двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят. – А Гоголя? Вон она, Гоголя…
Кит посмотрел в треснутое лобовое стекло. Маршрутка стояла мордой в поле. Точнее, с одной стороны прямо по курсу он видел сплошное белое покрывало до смутных, едва видневшихся за косыми росчерками очумелых снежинок, контуров лесопосадки, а с другой – плотную массу домов и домиков с дымящимися печными трубами, самый краешек Кирчановска, от которого до ближайших совхозов и прочих свинячьих хозяйств – рукой подать.
Он перешел через дорогу, которая вела куда-то наверх, в сторону загадочной башни, черным, ожиревшим пальцем указующей в невидимое небо. Улица Гоголя начиналась петляющей тропинкой – где шире, где уже, – но и слепой бы понял, что машины по ней не ездят. Тропинка напоминала ущелье со стенами около полуметра высотой. Окна углового дома были ярко освещены. Плотные занавески скрывали происходящее внутри. Кит закурил, рассматривая на углу дома две таблички. Одна, вполне современная, как тысячи подобных по всему городу, была обращена прямо к нему и площади с диспетчерской. Другая походила на идиотский скворечник без дна и передней стенки, под крышу которого кому-то взбрело в голову присобачить электрическую лампочку. На обеих было написано одно и то же: ул. Гоголя, 1.
Кит пожевал фильтр сигареты, добивая ее длинными затяжками, и сплюнул бычок на обочину с застывшим отпечатком автомобильного протектора. Хер ли стоять? Идти надо, пока ежики не проснулись. Трам-па-раам, трам-па-раам…
Улочка оказалась без единого фонарного столба и короткой – в шесть домов. За заборами бесновались собаки, гремя цепями. Кита до смерти перепугал башкастый «кавказец», в исступлении обгрызающий низ деревянной калитки: сухо хрустело, летела щепа. Перекусит надвое – не хер делать.
Дом номер тринадцать стоял наособицу, в конце тропинки пред плотно утоптанным пятачком метров десяти в поперечнике, среди стройных сосенок, чьи высокие кроны прятали проваленную крышу от тихо падающего снега. Остатки символической ограды указывали на границы участка. Унылый домишко в два тускло освещенных окна.
– Эй, – крикнул Кит в сторону дома, остановившись у приоткрытой калитки.
За спиной, на погруженной во тьму улице, взлаяли коротко, но больше для порядка. Кит обернулся. Диспетчерская казалась далекой и нездешней, как космическая станция на околоземной орбите. По дороге проехала машина, шум работающего двигателя быстро утих. Кит осторожно ступил за ограду. Непохоже, чтобы где-то поблизости притаилась собака, но мало ли… Хотя зачем такой хозяйке собака? Слева от дома громоздилась шаткая на вид постройка, от которой к крылечку была протоптана дорожка. Такая же тропинка вела от калитки к темному крыльцу в три ступени. В остальном дворик был пуст, гол и засыпан ровным слоем непотревоженного снега. Местами виднелись бугры, от которых в сторону дома тянулись густые синие тени, но, что под ними – перевернутое ведро, оставленное с осени, или куча ботвы вперемешку с листьями, – кто бы знал?
Мягкий снег явственно поскрипывал под ногами. Кит морщился на каждом шагу, хотя таиться вроде и не собирался. Окна в доме были освещены слабо (телевизор? настольная лампа?) и задернуты занавесками вполокна. Он пытался уловить малейшее движение, перемещение теней, звуки, но тщетно.
– Эй, – позвал Кит, в горле запершило, и голос дал петуха.
Возглас увяз в ватной тишине без остатка. Кит смотрел на входную дверь. Накидная петля висела вдоль коробки: если и заперто, то изнутри. Воздух стоял неподвижно, как в банке, казалось, Кит слышал ломкий хруст, с которым падающие вертикально снежинки ложились на своих собратьев. Прошелестела ткань куртки, ладонь ухватилась за простую дверную скобу с многолетними наслоениями краски. Кит рывком потянул дверь на себя. Она открылась легко и беззвучно, и Кит чудом не шлепнулся на задницу, повиснув на скобе. Уффф…