Хэллоуиновская пицца-23 (сборник)
Шрифт:
— Кеция.
Меня так и тянет нацелить на неё телефон, но, чувствую, это не входит в наше соглашение; такое покажется слишком поспешным.
— Я остановилась в «Джилмен-Хаус». Может, встретимся там?
— В семь я буду ждать снаружи, — роняет она и поворачивается ко мне спиной.
Я стою там ещё несколько секунд, потому что, хоть наша сцена и закончилась, мы оба всё ещё находимся в ней. Это щекотливая ситуация. Пойду и посмотрю, как там Роберт. — До свидания — говорю я, но она не отвечает.
Я нахожу Роберта сидящим на мемориальной скамье
— Вернёмся в отель, — предлагаю я. — Посидите в баре в одиночестве, но у вас полно денег и вы сможете там выпить.
Когда я создаю воображаемых людей, то пытаюсь дать им некую автономию, позволение существовать, когда меня нет рядом. Разумеется, понятия не имею, срабатывает это или нет.
Я встречаю Роберта за завтраком. Он сидит за одним из столиков и, видимо, ждёт уже какое-то время. Он раздражён. Я сажусь и здороваюсь. Подходит официантка, чтобы принять у меня заказ — шведского стола здесь нет. Сегодня Канун Всех Святых — день, когда, по общему мнению, истончается завеса между мирами живых и мёртвых. Возможно, это правда. Роберт, с другой стороны стола, выглядит, как живой.
— Этим утром я собираюсь фотографировать молодую женщину, — обращаюсь я к нему. В мыслях я говорю вслух, но, естественно, общаться с невидимыми людьми на публике не рекомендуется. Пусть наши беседы остаются личными и безмолвными. — Я хочу, чтобы вы пошли вместе со мной и сказали, что о ней думаете.
Роберт не отвечает, лишь глядит на меня и моргает.
— Полагаю, она — потомок коренных жителей, — поясняю я. — Возможно, у вас будет больше соображений по этому поводу, чем у меня.
Он пожимает плечами, затем говорит: — Зачем вы удерживаете меня здесь?
— Потому что вы — очевидец. Вы можете помочь мне. Я тут на два дня, а затем вы уйдёте.
Он презрительно смотрит на меня, так что я создаю в воображении официантку, несущую завтрак, который ему придётся съесть. Из-за скаредности он не позволит пище пропадать зря.
После завтрака, когда мы выходим на улицу, у гостиничного крыльца, сгорбившись, стоит Кеция, засунув руки в карманы плаща, который свисает нараспашку и кажется каким-то сырым и плесневелым, как и длинное чёрное шерстяное платье под ним. Её ноги втиснуты в рабочие башмаки. — Когда я получу свои деньги? — спрашивает она.
— Когда сделаем снимки, — отвечаю я, затем прибавляю: — Мне нужно зайти в банк. У меня нет наличности.
— Куда пойдём?
— Ну, давайте просто погуляем, ладно? Вам наверняка известны улицы, которых меньше всего коснулись… перемены.
Я замечаю, что она косится в сторону, туда, где стоит Роберт. На мгновение мне кажется, что Кеция его видит, затем понимаю, что она, наверное, рассматривает гостиничное фойе, куда, без сомнения, никогда не заходила.
Кеция дёргает головой, показывая, чтобы я следовала за ней.
После посещения банка, когда она ждала меня
— В каком-то смысле, этому городу повезло, — говорю я Кеции. Большую часть пути мы прошли в молчании, лишь изредка она показывала на интересные мне места.
— С чего вы это взяли? — интересуется она.
— Ну, из-за его истории, города долгое время… остерегались. Это значит, что он не достался на растерзание градостроителям. Оставшееся восстановили с некоторым почтением или, по крайней мере, не касались вовсе. Вы прожили здесь всю жизнь?
— Это мой дом.
— Давайте сделаем несколько снимков тут.
Я располагаю Кецию на фоне высоких, разномастных зданий Вашингтон-стрит, но выглядит она неспокойно. Это не её квартал; когда-то он был богатым, до того, как его забросили, а теперь вновь разбогател. Я сознаю, что вообразила, будто она живёт здесь с самых 1920-х годов, но это, само собой, не тот случай. Она — не призрак, а, если бы действительно была такой старой, то преобразовалась бы в обитателя моря, как, по слухам, бывало с престарелыми жителями Иннсмута. — Ведь так, Роберт? — тихо спрашиваю я.
— Так и было, — подтверждает он. Он подозрительно равнодушен к Кеции. Я ожидал испуга, удивления… хоть чего-то.
— Если будем снимать вас в том месте, которое вы считаете самым подходящим, то где это может быть? — спрашиваю я её.
— У моря, — отвечает она.
— На причалах?
— Место, которое мне по душе — на дальней стороне мыса. Это глушь. Никто туда не ходит.
— Звучит замечательно, — соглашаюсь я.
— Это долгая прогулка.
— Прекрасно.
По пути я фотографирую здания и случайно снимаю Кецию, когда она не замечает. Она всё больше кажется мне подростком, который стремится выглядеть непокорным или необычным. Она не назвала мне свою фамилию и я понимаю, что не собираюсь её выспрашивать; полагаю, это Марш, Уэйт, Элиот, или что-то ещё, относящееся к одному из старинных родов, не какое-то там новое имя из других мест.
Мы бредём по Мартин-стрит к морю и, в конце концов, попадаем на Уотер-стрит, которая следует вдоль гавани по всей внутренней окраине мыса. Понемногу здания редеют, а лавок и кафе больше не заметно. Когда мы добираемся до самого конца, причалы всё дальше отстоят друг от друга, а пришвартованные там лодки, как правило, полуразвалившиеся. Доки жмутся обветшалыми группками. Холодный ветер продувает сушу, песчаную и плоскую, кроме вздымающихся у моря дюн, покрытых почти бесцветной высохшей травой. Редкие деревья гнутые и колючие, будто сгорбленные старухи, нацеливающие проклятья пальцами веток. Уотер-стрит продолжается, но теперь это отсыревшая дощатая дорожка, местами засыпанная песком. По бокам её торчит выцветшая ограда из штакетника, кое-где почти вертикальная, но в основном повалившаяся и поросшая травой.