Хелот из Лангедока
Шрифт:
– Эй ты, горячего молока, живо! – грубо сказал ей Греттир.
На этот раз он встретил полное понимание. Возможно, даже одобрение. Почтительно перемещаясь к порогу задом, прелестная особа вновь пересекла границы своих владений и появилась с кувшином молока. Греттир обтер край его рукавом, от чего кувшин, разумеется, чище не стал, и начал пить. Сложив крупные, изуродованные работой руки на животе, женщина с подобострастием смотрела на него.
– Ну, – более милостиво сказал Греттир, – что там у вас стряслось во Владыкиной Горе?
Женщина взяла
– Гора, – невнятно отозвалась она, – а как же… Гора…
И уставилась себе под ноги, шевеля губами.
Так и не дождавшись ответа, Греттир уселся на лошадь и двинулся дальше по дороге. За околицей протекала речка, мутная после дождей.
Греттир спустился к ней, решив немного отдохнуть, спешился и сел на валун, поросший темно-зеленым, почти черным мхом. Чары заколдованного места обрушились на него с новой силой. В шуме ветра он слышал стоны, вздохи, рыдание. «Видно, так и родилось предание о Звере Рыкающем», – подумал Греттир, который слышал эту историю от Бьенпенсанты.
Прогуливаясь по библиотеке старинного замка и время от времени зависая в воздухе, прабабушка оживленно размахивала руками, смеялась, горевала. Она очень увлекалась древними легендами. Бедный Зверь никому не делал плохого – так, изредка подцепит на рога пару-другую простолюдинов. Из интереса, может, из озорства, но не по злому же умыслу! Когда же он встречал девственницу, то лизал ей пятки своим шершавым языком.
Однако обуреваемые жаждой подвигов рыцари, почуяв его присутствие, испускали боевой клич и устремлялись в чащу для единоборства, думая лишь об одном: как воткнуть в теплый мохнатый бок свое железное копье. Самый неистовый в этой погоне был сэр Паломид. От браконьерства отвлекала его лишь другая, не менее преступная страсть: любовь к прекрасной Изулт. Кстати, Паломид был сарацин. Его так и звали: сэр Паломид-Сарацин.
Греттир вздрогнул. Неприятные мысли сами собой полезли ему в голову, поэтому он снова сел в седло и поднялся на холм, откуда открывался вид на самую большую и богатую деревню на ноттингамской дороге – Владыкину Гору.
Он сразу увидел, что слухи о волнениях во Владыкиной Горе не были пустыми. На деревенской площади возле колодца стояли люди, окруженные плотным кольцом стражников, среди которых выделялся всадник. В отличие от солдат, он был без шлема, и его светлые волосы слиплись от дождя. Греттир тут же узнал в нем Гая Гисборна. Юноша тронул лошадь и неторопливо спустился с холма. Как только он оказался в низине, до него почти сразу же долетел знакомый, охрипший на ветру голос Гая:
– В последний раз говорю вам: выдайте убийц и разойдитесь!
Ответом было угрюмое молчание. Гай снова крикнул:
– Шериф приказал мне строго карать беспорядки!
В толпе переминались с ноги на ногу, но никто не трогался с места. Кто-то заорал петушиным голосом:
– Сволочь! Плюю на тебя!
– Прошу вас, разойдитесь! – повторил Гай.
Упорное топтание на месте продолжалось. Вести переговоры больше не было смысла. Гай взмахнул рукой,
Гай прокашлялся и крикнул:
– Не щадить! Никого не щадить!
Избегая ударов, люди заметались. Несколько человек с криком рухнули и забились, сраженные ударами копий. Пролилась первая кровь. Стражники смешались с толпой. Один за другим люди ложились на землю лицом вниз, прямо в грязь, но и это немногих спасало от расправы. Их избивали, кололи, рубили мечами. Гай не принимал в избиении никакого участия, лишь время от времени он возвышал голос, чтобы еще раз повторить:
– Никого не щадить!
Неожиданно Греттир обнаружил у своих ног какое-то существо. Молодой крестьянин в широкополой шляпе с обвисшими от дождя полями был жестоко избит и истекал кровью. Греттир нагнулся к нему, и в ту же секунду раздался яростный окрик Гая:
– Не смей трогать! – Видя, что ослушник и ухом не ведет, Гай заорал, срывая голос: – Я сказал, не сметь! Брось его!
Греттир поднял голову:
– Это я, Гай.
Лицо Гисборна, перекошенное ненавистью, с запавшими, почти черными глазами, показалось Греттиру страшным. Юноша даже не понял, узнал ли его Гай, потому что тот, не желая пускаться в объяснения, молча махнул рукой и отвернулся.
Ударом в переносицу Греттир отшвырнул подбежавшего было к нему стражника, поднял с земли оборванное, окровавленное существо, перепачканное к тому же глиной, и перекинул свою ношу через седло. Затем сел на лошадь и двинулся прочь к речке, откуда путь его лежал к урочищу Девять Изб.
Спасенный им мальчик прижался к Греттиру и безмолвно дрожал всем телом. Греттир сидел в седле, слегка склонившись вправо, поскольку прямо перед его глазами качалась потерявшая всякую форму грязная шляпа, нахлобученная по самые уши.
Справа и слева от дороги в причудливых позах застыли мокрые деревья. Чахлые ели были словно черное кружево, изрядно побитое молью. Дождь перестал, но холодный, пронзительный ветер трепал одежду обоих всадников, и мокрая ткань быстро высыхала.
Наконец Греттиру надоело сидеть перекосившись из-за того, что спасенная им личность предпочитает такие странные фасоны шляп. Не долго думая, он снял эту часть одеяния с головы своего спутника.
На черный плащ, скользнув, тяжело упали две темно-рыжие косы.
Греттир остановил лошадь и слез на землю. Девушка с рыжими косами продолжала безмолвно сидеть в седле. Последние сомнения Греттира рассеялись.
– Святой Бернард! – воскликнул он, все еще не веря своим глазам. – Дианора!
Она подняла голову, отерла со щеки грязь рукавом и посмотрела в лицо ошеломленному Греттиру. И снова Датчанин не понял, узнали ли его.
– Какого черта тебя понесло во Владыкину Гору? – сердито спросил Греттир.
Дианора перевела взгляд повыше, на макушки деревьев.