Хенингский цикл (сборник)
Шрифт:
Однажды во Влере остановился проездом известный маг Хуссейн аль-Мурали. Прослышав о его визите, купец опрометью кинулся к магу. Джинн двигался рядом, хмуро косясь на подопечного и бурча: «Не стыдно? Я тебе добра желаю, а ты… Неблагодарный!» Время от времени он отвешивал Джаммалю подзатыльник.
Купец упорно не отвечал.
Великий волшебник только раз взглянул на Джаммаля – вернее, через его плечо, – слегка побледнел и поспешил отступить от купца подальше. Словно от прокаженного. А затем твердо заявил:
– Зря явился. Ничем помочь не могу.
– Но ведь царь Сулейман умел
Маг развел руками:
– Увы, почтеннейший. Я не царь Сулейман.
– Но как мне от него избавиться?!
– Не знаю. Другой бы стал обманывать тебя, а я скажу честно: не знаю. И если кто-нибудь заявит, что в силах тебе помочь, плюнь в глаза этому лгуну!
– А убить? Убить его можно?! – в отчаянии выкрикнул купец, чувствуя, как от укоризненного взгляда Абд-аль-Рашида по коже бегут мурашки.
– Говорят, джиннов убивали зачарованным оружием. Если рана достаточно серьезна, огонь, заменяющий им кровь, вытекает наружу, и джинн превращается в горстку пепла.
– Где?! Где мне найти такое оружие?!
Странное чувство не покидало купца. Удивительное чувство. Непривычное. Вон кровь бросилась в лицо, и на сердце скребут кошки. Заболел, что ли?
– Извини, почтеннейший, – пожал плечами маг. – Если б я знал…
Дверь закрылась.
Однако у этого разговора, видимо, оказался свидетель с весьма чуткими ушами и не менее длинным языком. Потому что уже на следующий день к Джаммалю заявился торговец антиквариатом и принес ржавый кинжал, уверяя, что кинжал заговоренный и им любого джинна зарезать – раз плюнуть. Следом народ повалил толпами, предлагая купцу разнообразный хлам по баснословным ценам. И каждый клялся памятью отца и честью матери, что именно его оружием можно выпустить джинну его огненные кишки. Глядя, как Джаммаль выставляет вон очередного пройдоху, Абд-аль-Рашид лишь брезгливо кривился: «Вот у них точно совести нету!»
В конце концов купец решил уехать из Влеры в малый домик на побережье, на гористом полуострове Карабуруни, что ограничивал с юго-запада Влерский залив. Дела он оставит на старшего сына, а сам отдохнет. Постепенно слухи улягутся, волнение сгладится, и можно будет вернуться, как ни в чем не бывало. А джинн… Ну что – джинн? Джаммаль, как ни странно, успел слегка привыкнуть к постоянному присутствию Абд-аль-Рашида. Правду говорят, что человек привыкает ко всему.
– Молодец, – одобрил его намерения джинн. – Отдохни, о душе подумай. Неплохо было бы также совершить хадж в Мекку. Но это потом.
Неделю Джаммаль просто отдыхал, ничего не делая и приходя в себя от безумия последних месяцев. Слуг он поспешил отослать, оставшись в уединении, если не считать присутствия джинна. Однако подобное отшельничество вскоре наскучило деятельному от природы купцу, и он принялся все чаще заводить беседы с Абд-аль-Рашидом. Ранее презиравший сказки, сейчас купец охотно слушал рассказы джинна о былых временах, о его службе у царя Сулеймана; правда, о причине заточения в амулет джинн предпочитал помалкивать. Песчаный берег, где они теперь бродили вдвоем, пустовал, Джаммаль мог не опасаться,
Однажды они забрели дальше обычного.
…Из песка торчал наполовину засыпанный кувшин. Пробка его была залита красной смолой с оттиском какой-то печати. Купец присел на корточки, вгляделся. Письмена на печати очень напоминали закорючки на пластинке амулета, в котором томился Стагнаш Абд-аль-Рашид.
– Не открывай! – закричал джинн.
– Это еще почему? – с подозрением осведомился Джаммаль. Рассудок подсказывал: следует поступать назло Абд-аль-Рашиду. Хуже не будет, а лучше…
Всякое возможно!
– Не надо, прошу тебя… Мало ли кто сидит в этом кувшине?
Купец презрительно фыркнул:
– Эх ты, Совесть! Как тебя освобождать, так прямо бегом беги, а как другого горемыку – так «мало ли кто»?! И не стыдно?!
Джинн потупился. На смуглом лице его отразилась внутренняя борьба, но минутой позже глаза Раба Справедливости просветлели.
– Ты прав, о спаситель. А я не прав. Если сердце тебе подсказывает, освобождай узника без трепета! И прости меня за мои глупые советы!
Смола трескалась под ударами крупной гальки. Слегка поднатужась, купец выдернул пробку. Поднял заранее откопанный кувшин, перевернул. Похлопал по донышку.
Потекла мутная жижа.
– Ишь, дрянь… Наверное, вино скисло.
Лужа под ногами дрогнула, свернулась клубком. Миг – и колченогий карлик приплясывал перед оторопевшим Джаммалем. Волосы карлика торчали иглами, рот растягивался до ушей, обнажая редкие, но острые зубы.
– О Сулейман ибн-Дауд! – возопил карлик, обеими ручонками протирая физиономию. – Прости меня, о великий!
Купец отошел в сторонку, ибо от карлика явственно воняло.
– Тогда ты прости меня, – не дождавшись ответа, продолжил узник кувшина, – о Асаф ибн-Барахия, визирь Сулейманов!
В следующую минуту Джаммаль поймал косой, исполненный злой насмешки взгляд карлика и понял, что тот попросту издевается. Карлик тоже сообразил, что разоблачен, перестав молить о прощении. Насупил реденькие бровки:
– Что, глупец? Приятно чувствовать себя Сулейманом?! А ведь я все слышал… Ладно, в конце концов ты сам выбрал свою судьбу.
– Какую судьбу? – Купец в недоумении повернулся к Стагнашу Абд-аль-Рашиду, и сердце его вдруг замерло, леденея.
Впервые он видел своего джинна таким.
Строгим и обреченным.
Будто тот собирался шагнуть в пропасть по собственному желанию.
– Уходи, Шахрияш… – сказал джинн по имени Совесть, заслоняя купца.
– Ну, так сразу и уходи! – расхохотался карлик, надувая щеки, отчего сразу стал похож на жабу. – Лучше ты убирайся, Стагнаш, пока я добрый. Ты ведь никогда не был бойцом. А этот дурак пускай встретит смерть как подобает. Сам знаешь: если бы он освободил меня, взыскуя богатства или власти, – он получил бы требуемое. Но он открыл кувшин из добрых побуждений! Ха! Из сострадания! Х-ха! Из милосердия! Хо-хо-хо! И я оплачу его милость сполна!