Хенингский цикл (сборник)
Шрифт:
«Когда-нибудь он отрубит мне голову…»
– А ты не бледней попусту, дружок! Отвечай!
Нащечники шлема превратились в две сковородки, напомнив о пекле. Ахилл вскрикнул, чувствуя, как забрало сужается, отсекая Паллора Бледного, – и в прорези возникла старуха. От слов она успела перейти к делу, огрев замешкавшегося всадника клюкой, однако промахнулась, и удар пришелся по коню. Животное взвилось на дыбы, выбрасывая Ахилла из седла. Удачно приземлясь, молодой человек едва успел отскочить: ведьма зря времени не теряла. Клюка скрестилась со шпагой: прима, терц, реприз-прима. Бабка могла дать фору записному дуэлянту. К тому же котомкой
«Слишком благородно, дружок. Следовало добить. Ну, как знаешь…»
Странное дело: стражники в воротах стояли как ни в чем не бывало. Один даже одобрительно хмыкнул, принимая от Ахилла въездную пошлину. Впору предположить: здесь безумные нищенки каждый день с гостями воюют! Почему стража хотя бы не отберет у ведьмы оружие?!
Подать жалобу? Стыдно…
– Благодарю вас, синьор. Вы отвлекли ее на себя.
Рядом с Ахиллом вертелся плюгавый человечишка, держа под мышкой дешевый ларец.
– Отвлек?
– Сразу видно, что вы не местный, синьор. В Вероне старую Челюстину всякий знает. Язык – гадючье жало. Но вы, синьор, тоже задали ей перцу! Как вы изволили выразиться? «Костлявая гиена?» Или «Костлявая из геенны?» Впрочем, мне и так, и так по сердцу. Первый раз в Вероне? Мой кум Ансельмо содержит лучшую в городе гостиницу!..
– Спасибо, не надо. Лучше укажите мне дом Паоло Карпаччо.
Шагнув во двор маэстро Паоло, Ахилл замер как вкопанный. Показалось, что бежал-бежал, да вернулся. Домой. Только не в «сегодня», а в «позавчера», когда кинжал еще не пробовал отцовской печени. Шершавые плитки, шесть квадратов – один выпад. Разве что Паоло Карпаччо предпочитал сочетание винно-бордового с салатным. В дальнем конце, у манекенов, трудятся новички: шаг, скрестный шаг, удар. Ближе играют палашами двое: похаживают, позванивают. Тяжелые клинки выглядят ленивыми, сонными, будто змеи в холодке. На двоих смотрит ученик с алебардой. Мокрый, потный. Обнажен по пояс: спина взбугрилась плоскими голышами мышц. А палаши все брякают, все переговариваются – точь-в-точь монеты в кошельке менялы.
– Вы к маэстро Паоло?
– Да, – кивнул Ахилл, понимая, что слуга принял его за очередного кандидата в ученики. – Передайте мессиру Карпаччо: приехал Ахилл Морацци…
Слуга исчез раньше, чем гость успел добавить: «младший».
Когда маэстро Паоло объявился на крыльце, Ахилл сразу догадался, почему друзья звали Карпаччо Непоседой. Маленький, кругленький, он ни минуты не пребывал в покое. Лишь на какую-то долю секунды замер в дверях, глядя светло и растерянно. Было ясно, кого он хотел, мечтал, безнадежно надеялся увидеть, – и кого увидел.
Моргнул.
Покатился через двор.
– Я счастлив лицезреть досточтимого маэстро, – забормотал Ахилл, готовый со стыда провалиться сквозь землю. Раньше не задумывался
Взгляд маэстро Паоло оборвал его речь.
– Мои соболезнования, сынок. Да, как видишь, я уже знаю. Дурные новости – лучшие скороходы. Как я понимаю, убийц не нашли?
Ахилл развел руками: увы.
Колобок прокатился вокруг него. Участливо тронул за локоть:
– Мой дом в твоем распоряжении, сынок. Моя шпага… Я счастлив помочь сыну Верзилы. Ты ведь за помощью, да?
Ответить Ахилл не успел: Карпаччо сам подметил что-то в лице молодого человека. Перестал шуршать, двигаться, налился льдом неподвижности. Пожевал губами, будто пережевывая неприятные мысли.
Толстенький пальчик указал на одного из учеников с палашами:
– Твое мнение, сынок?
Ахилл сощурился.
– В целом хорош. – Он испытывал неловкость, понуждаемый оценивать ученика в присутствии маэстро, да еще наскоро, с порога. Но чувствовалось: в вопросе Карпаччо есть своя тайная логика, намеченная цель, которой маэстро добьется любым путем. – Движется в мере, силен, ловок. Слишком самоуверен. И еще, пожалуй, main dure…
Он нарочно так назвал излишнюю жесткость руки, зная от отца, что Непоседа отдавал предпочтение французским терминам. Равно как и парижской, более низкой стойке.
– Полагаешь, твоя рука мягче?
– Вот и мне интересно, дружок! Мягче или нет?
Обеими руками Ахилл схватился за голову. Тщетно: стащить проклятый шлем не удалось. Напротив, сейчас забрало оказалось таким узким, что сквозь него было видно только лицо маэстро Паоло. Вот шевельнулись губы:
– Ты приехал за помощью, малыш? Да или нет?
От сказанного у Морацци дрогнуло сердце.
– Да или нет? Не увиливай!
Лгать? Выпутываться? Взяться объяснять суть врожденного проклятия?!
При чужих?!
– Нет, маэстро. Матушка велела мне бежать, и я бегу. Матушка велела – к вам, и я подчинился.
Слова получались скучными, лязгающими. Уход в глухую защиту.
– Ты всегда подчиняешься, когда велят?
– Я не виноват, маэстро! Это выше меня!
– Ты тоже выше меня. Это ничего не значит.
– Вы не понимаете! Вы…
– Я и не собираюсь понимать. Я хочу выяснить: зачем ты приехал? Даже если ты сам еще не знаешь правды…
Давление Карпаччо становилось нестерпимым. Шлем облепил голову, раскаляясь; от жара нащечников бледность сменилась резким, чахоточным румянцем. Кровь ударила в голову. Дыхание сбилось, но Ахилл выровнял его: сказалось умение, наработанное годами. Это разговор. Это всего лишь разговор сына с другом отца. И отвечать надо достойно.
– Я был готов умереть, маэстро! Я и сейчас готов умереть! В любой час… в любую секунду… здесь!.. дома!..
Паоло Карпаччо попятился. Но Ахилл по-прежнему видел только его лицо, и лишь слова маэстро, быстрые, жалящие фразы проникали сквозь глухоту шлема.
– Верзила любил тебя, сынок!
– Отец презирал меня!
– Чушь! Знал бы ты, что он говорил в письмах ко мне…
– Вы лжете, маэстро! Не мучьте беглеца…
Лязг, звон, пятна перед глазами.
– Ахилл! Ахилл, сын Ахилла, зачем ты приехал в Верону? Зачем?!
– Не знаю!
– Врешь! Зачем?! Зачем?!
– Чтобы найти себя! Себя, не вас! Иногда надо забраться к черту на рога, ночевать с идолом, драться с девицами и лесниками, испытать позор на глазах у чужаков, чтобы найти себя! Все это было у меня дома: призраки, драка, позор! Зачем я ехал к вам, маэстро? Вы спрашиваете: зачем?! Чтобы! найти!! себя!!!