Херувим (Том 1)
Шрифт:
Наташа не раздумывая бросила свой скучный педагогический институт, где учились почти одни только девочки. Она была на шестом месяце беременности, родители боялись ее отпускать в далекую, дикую Туву. Но Наташа чувствовала себя декабристкой. Утешив маму с папой, она отправилась к мужу на монгольскую границу.
Она выглядела как старшеклассница, носила два хвостика, челочку и очень веселилась, когда в купе поезда «Москва—Абакан» две командированные тетки из какого-то министерства сначала молча косились на ее беременный живот, а потом не выдержали и хором принялись читать ей лекцию о моральном облике
Еще один попутчик, тихий больной старик в тельняшке с заштопанными локтями, все время молчал, выходил в коридор, садился на откидную неудобную скамеечку, курил и глухо кашлял. Наташа видела сквозь дверную щель его седой затылок, тощую морщинистую шею, сутулую полосатую спину, толстые синие полосы табачного дыма. Она заметила, как странно он держит папиросу – сжимает большим и указательным пальцами, прикрывает ладонью.
Поезд ехал по Транссибирской магистрали. Наташа лежала на верхней полке, у нее с собой было несколько номеров журнала «Юность» и роман Ремарка «Три товарища», но читать она не могла, все время смотрела в окно. Она никогда не видела тайги и не представляла себе, что лес может быть таким огромным и таинственным. Была середина мая. Подмосковные леса в это время обычно светятся свежестью, солнце пронизывает их насквозь. Но тайга оставалась темной. Деревья сливались в единый, непроглядный мрак, который поглощал в ясный день солнечные лучи, а ночью заполнял собой небо. После коротких тусклых сумерек за окном не было ни огня, ни звезд. Маленький вагонный мирок становился еще уютней, поезд казался одиноким космическим кораблем, который движется сквозь жуткую глухую бесконечность.
На редких станциях бабушки в платочках торговали горячей вареной картошкой с укропом и солеными огурцами. Наташа ела прямо с газеты, руками, обмакивая картошины в горстку влажной соли, потом пила сладкий вагонный чай с толстыми баранками. У министерских теток не иссякали запасы жареных кур, домашних пирожков и крутых яиц. Ели они часто и обстоятельно, это было главным их развлечением. Однажды, шепотом посовещавшись, предложили Наташе пирожок с капустой. Она отказалась.
Старик питался черным хлебом и салом. Жевал быстро, жадно, низко опустив голову. Все его морщинистое лицо смешно шевелилось, косматые седые брови двигались вверх и вниз, а глаза стреляли по сторонам, словно он боялся, что отнимут еду. Однажды Наташа услышала, как тетки назвали его уголовником. Ей стало интересно, правда ли это. Она еще никогда не видела настоящего живого уголовника так близко. Вышла в коридор, присела на соседнюю откидную скамеечку.
Маленькое бледное солнце плыло вдогонку за поездом, касаясь черных верхушек сосен. Старик тяжело закашлялся, папироса его не горела, он достал из кармана коробок. Руки крупно тряслись, спичка сломалась, коробок упал. Наташа подняла, зажгла для него спичку. Когда он прикуривал, она заметила, что по его землистым морщинистым щекам текут слезы.
– Вам нехорошо?
– Наоборот, мне очень хорошо, – он улыбнулся. Все зубы у него были железные.
– А что же вы плачете? – удивилась Наташа.
– Я здесь сидел, – ответил он, продолжая улыбаться.
– За что?
– Про встречу на Эльбе слышала?
– Конечно. В сорок пятом наши встретились с союзниками, с американцами и англичанами.
– Вот за это я и сидел. Не понимаешь? – Он смотрел на Наташу и улыбался, но в выцветших воспаленных глазах все еще стояли слезы.
– Не понимаю, – строго нахмурилась Наташа.
– Я, видишь ли, до войны преподавал английский в Ленинградском университете. За четыре года в окопах так соскучился по языку, что не удержался, поболтал с союзниками. Ну и получил двадцать пять лет лагерей за шпионаж.
– Они вас там завербовали? – прошептала Наташа после долгой мучительной паузы.
Старик засмеялся. Наташе стало не по себе и захотелось уйти в купе. И вдруг на опушке, у насыпи, промелькнуло нечто огромное, бурое. Наташа с веселым ужасом узнала медведя.
– Смотри-ка, шатун, – хрипло сказал старик, ткнув в стекло пальцем.
– Я читала, шатуны – это те, что зимой не спят. А сейчас май.
– Шатун, – повторил старик, – видишь, к железке не боится выходить.
– Они людей едят?
– Не обязательно. Если один раз такой зверь попробует человечины, потом уж будет до смерти людоедом. Задерет, закопает, подождет, пока протухнет, потом отроет и съест.
– Кошмар...
– Это не кошмар, девочка. Это закон природы. Вот когда человек человека ест, это да. Кошмар.
– Людоеды только в дикой Африке водятся, – неуверенно заметила Наташа.
– Здесь тоже, – старик кивнул на тайгу за окном, – урки когда идут в побег, берут с собой какого-нибудь тихого фраера. В тайге без мяса долго не протянешь, – он криво, зло усмехнулся, – обычно они политических предпочитают. Мне тоже предлагали. Я чуть не пошел с ними. Все уже было готово.
– И что же?
– Господь уберег. Бежать можно не раньше мая, когда снег сойдет. Мы с февраля стали готовиться, а в марте Сталин умер. Я, знаешь, не сразу поверил, что освободят нашего брата. Говорили разное. Берия объявил амнистию для урок. Политических это вначале не касалось. Но мне сон приснился, будто еду я в поезде мимо этих самых мест, не в телячьем вагоне, а в купе. Сижу себе вот так, на откидной скамеечке, курю хорошую папироску и болтаю с девочкой в зеленом платье. А она смотрит на меня своими ясными голубыми глазами и думает: все ты врешь, старый дурак.
– Может, вы и правда все врете? – слабо улыбнулась Наташа.
Старик опять засмеялся, потом закашлялся и, впервые взглянув Наташе прямо в глаза, произнес:
– Вот родишь ты своего ребенка, станет он взрослым, и для него все это – встреча на Эльбе, таежные зоны, урки-людоеды – будет таким далеким прошлым, что уже не важно, вранье или правда.
– Встречу на Эльбе никогда не забудут. Это наша история. – Наташа встала, и ее скамеечка мягко хлопнула о стену. Старик ничего не ответил, опять закашлялся.
Он сошел ночью на какой-то маленькой станции, и тетки долго, подробно проверяли, не стащил ли чего. Убедившись, что все их вещи на месте, как будто даже огорчились.
Ранним туманным вечером поезд подъехал к Абакану. Дальше железной дороги не было. До Кызыла ездил рейсовый автобус и летал вертолет. Наташу прямо на платформе ждал военный «газик».
– Погода нелетная, Наталья Марковна, – сообщил пожилой рыжеусый сержант, подхватывая ее чемодан, – придется переночевать в гостинице.