Херувим (Том 1)
Шрифт:
В квартире было тихо и чисто, однако его не покидало чувство, будто кто-то наблюдает за ним, и именно для этих невидимых глаз он устраивал маленький концерт под скромным названием «Мне все по фигу».
Зазвонил телефон, но он не стал брать трубку, продолжал напевать, бережно протер свежевыбритые щеки лосьоном. Руки у него при этом слегка дрожали. В голове упорно звучали слова начальника службы безопасности отцовского банка: «Сначала пытаются взорвать вашу машину, потом блокируют карточки и убивают шофера. Зачем?»
– За тем, дурак, что теперь меня раздумали убивать, – произнес Стас громким шепотом и улыбнулся своему
Пока он брился и протирал кожу, он как будто не замечал своего лица, поскольку внимательно следил, как скользит по коже тупое рыльце электробритвы, как исчезает неопрятная темная щетина, и волновался, не будет ли раздражения. А сейчас, когда процедура была закончена, он отступил от зеркала на шаг и увидел себя с такой радостью, словно в толпе чужих неприятных лиц заметил кого-то горячо любимого.
Стасу нравилось собственное лицо всегда, даже в сложном переходном возрасте. В любом настроении, при любых обстоятельствах, он глядел в зеркало с огромным удовольствием. Мужественные, правильные черты, возможно, несколько стандартные, но разве это плохо? Высокий ровный лоб, прямые широкие брови, довольно низко расположенные, так, что взгляд получался всегда чуть исподлобья.
В ванной над зеркалом были ярчайшие, беспощадные лампы, и, вглядываясь в свои усталые серые глаза, он постепенно стал чувствовать резь, потом слезная радуга заволокла все вокруг и в дрожащем разноцветном тумане ему вдруг почудилось, что кто-то стоит у него за спиной. Он резко обернулся. Разумеется, никого не оказалось, но образ остался плавать в сознании так отчетливо, что нельзя было не поверить.
Из ванной он отправился в спальню, открыл огромный шкаф, принялся задумчиво перебирать дорогие рубашки, пиджаки, брюки. Выбрал самый любимый свой костюм, серо-синий, цвета предгрозового неба, к нему идеально подходила бледно-голубая рубашка и темно-синий галстук со строгим рисунком. Стас быстро оделся, закрыл шкаф, оглядел себя в огромном зеркале, провел по волосам ладонью, смоченной легким гелем, и вдруг страшно, хрипло вскрикнул.
В зеркале у него за спиной отражалась кровать. Она была аккуратно застелена, накрыта белоснежным шелковым покрывалом. Посередине торчала какая-то кривая палка, и на нее был нанизан прямоугольник из плотной бумаги. Несколько секунд Стас стоял как вкопанный и не мог повернуться. А телефон между тем продолжал надрываться.
Наконец очень медленно, боком, он шагнул к кровати. Палка оказалась куском ржавой строительной арматуры. Ее воткнули в матрац, а сверху нанизали фотографию Стаса. Он заставил себя подойти еще ближе. Фотография была его любимая, студенческая. Она лежала под пластиком на его письменном столе.
Обустройством его квартиры занималась мама. Она выбрала белое итальянское покрывало для кровати, и сейчас нежный шелк был безнадежно испорчен, надпорот посередине ножом или ножницами.
Мама придумала накрыть светлую столешницу дорогого стола прозрачным пластиком и сама выложила под ним композицию из семейных фотографий. Кинувшись в кабинет, Стас убедился, что все прочие снимки на месте, исчез только его портрет студенческих времен. Он тут же проверил ящики стола. Там лежали деньги, пять тысяч долларов сотенными купюрами в плоской коробке из-под сигар. Пересчитывать не стал, сразу на глаз определив, что на деньги не покушались.
Вообще псих, посетивший его, был аккуратен и по-своему честен. Он не оставил никаких следов пребывания в квартире, кроме жуткой композиции в спальне.
Стас вернулся туда с большим мешком для мусора, сначала снял фотографию, стараясь не глядеть на нее, быстро порвал в мелкие клочья и бросил в мешок. Потом с огромным усилием принялся выдергивать кусок арматуры. Он был вбит накрепко, прошел сквозь остов кровати и глубоко вонзился в паркетную щель. У Стаса не хватало сил просто вырвать его. Он дергал и крутил в разные стороны, почти теряя сознание. Итальянская кровать красного дерева жалобно скрипела, звенели пружины, в этом скрипе и звоне ему слышался издевательский тихий смех.
Наконец что-то глухо треснуло, Стас покачнулся, чуть не свалился, и в его дрожащих руках остался кусок арматуры длиной около метра, кривой и такой ржавый, что ладони порыжели. Он содрал покрывало, одеяло, простыню, все это, вместе с куском арматуры, запихал в мешок. Несколько секунд задумчиво глядел на дыру в матраце, потом, испустив хриплый животный стон, опустился на пол возле мешка.
Неизвестно, сколько времени он просидел бы так, обхватив колени и слегка покачиваясь, но опять зазвонил телефон. Стас вскочил, бросился мыть руки. От мыла кожу защипало, он увидел, что ладони у него ободраны до крови, нашел в шкафчике бутылку перекиси и стал лить на руки, не чувствуя жжения. Затем вернулся в кабинет, подошел к книжному шкафу. Там внизу была тумба с дверцами, внутри, среди прочих вещей, стояла большая деревянная шкатулка. Он быстро нашел то, что искал, – одну из своих старых телефонных книжек. Трясущимися руками пролистал и остановился на нужной странице.
Через пять минут, выкурив на кухне сигарету, послушав нудное телефонное треньканье, он поднял трубку, тут же опустил ее, опять поднял и набрал номер, по которому не звонил больше пятнадцати лет, а вернее, вообще никогда не звонил.
Он не ожидал, что ему ответят, однако почти сразу услышал дребезжащий старушечий голосок.
– Здравствуйте, – произнес Стас, хрипло откашлявшись, – это квартира Михеевых?
– Переехали они, – ответила старуха.
– Куда, не знаете?
– Не знаю.
– А номера своего не оставили?
– Вроде оставляли, да я вижу плохо, погоди, сейчас очки найду. Он тут, на календаре записан.
Было слышно, как она положила трубку рядом с телефоном, как зашаркали тапки. Стас ждал, пытаясь унять сердцебиение. Пульс у него был не меньше ста ударов в минуту, он стал дышать как можно медленнее и глубже. Наконец старуха вернулась и с пыхтением спросила:
– Ну что, записывать будешь?
– Да-да, я слушаю!
Номер он запомнил наизусть, поблагодарил старуху и тут же позвонил. После первых гудков щелкнул сигнал определителя. Этот звук отозвался болезненным спазмом у Стаса в желудке. Через минуту ему ответил молодой приятный женский голос.
– Добрый день, – произнес он чужим надтреснутым фальцетом, – могу я поговорить с Юрием Павловичем?
– Кто его спрашивает?
– Меня зовут Петр Мазо, мы с Юрием учились вместе в Институте международных отношений. Тут возникла идея собраться всем курсом. Во-от... Ну и я хочу пригласить Юру на встречу.
Последовала пауза, которая была для Стаса невыносимой, и он поспешил заполнить ее глупейшим вопросом:
– А вы, простите, кто будете Юрке?
– Я буду Юрке родная сестра.