Хетты и их современники в Малой Азии

Маккуин Джеймс Г.

Литературные тексты занимали в этом своде довольно незначительное место: преобладали тексты молитв, словари и различные документы. Совсем непонятно, почему в этот ряд вообще вошли индивидуальные литературные тексты. Не исключено, что они сохранились скорее из просветительских, консервативных соображений, а не потому, что их стремились сберечь из-за популярности или художественных достоинств.

Та же консервативная традиция прослеживается в стремлении дословно сохранить древние тексты. Однако со временем писцы могли частично изменять древние тексты, переводить месопотамские тексты на свои языки, и, таким образом, оригинальные копии были дополнены местными подробностями. В результате в Хаттусе возникали литературные тексты, основанные на месопотамских традициях, но зачастую имевшие типично хеттский «оттенок». Так, эпос о Гильгамеше сохранился в архивах Богазкёя не только в первоначальной аккадской версии, но и в переводах на хурритский

и хеттский языки. Судя по тому, что осталось в хеттской версии, те части эпоса, которые относились к городу Уруку и интересовали главным образом жителей Месопотамии, были сокращены для анатолийских читателей. И наоборот, эпизод борьбы с Хумбабой, происходившей на территории хурритов, вдали от центров месопотамской цивилизации, явно был расширен и дополнен в угоду читателям этих областей. Кроме того, переводы на хурритский предполагают, что эпос о Гильгамеше стал известен хеттам через посредство хурритов.

Другие заимствованные литературные тексты тоже восходят в основном к хурритским, хотя часто они не что иное, как копии с аккадских прототипов. В остальных случаях явно чувствуется, что за основу взяты ханаанские источники.

Наиболее сохранившиеся тексты хурритского происхождения рассказывают о боге Кумарби, о том, как он захватил царство богов, и о его безуспешной борьбе за это царство с богом Тешубом.

Отдельные сцены эпоса о Кумарби интересны не только тем, что напоминают аналогичные эпизоды у Гесиода и других греческих авторов, но также потому, что строки эпоса имеют, по-видимому, метрическую структуру. Обычная строка состоит, как правило, из двух полустиший, каждый из которых имеет два ударных и несколько безударных слогов. Этот метрический стих, видимо, не местного происхождения, а заимствован, как и многие другие, из Месопотамии. Каждая строка содержит одну синтаксическую единицу, и это в сочетании с традиционными повторами речи и описаниями событий придает стиху размеренное звучание, которое замечаешь только в достаточно длинных отрывках.

Один из них мы приводим в переводе проф. Г. Г. Гютербока, сделанном как можно ближе к оригиналу, даже в ущерб нормальному порядку слов в английском языке (внастоящем издании отрывок эпоса дан в русском переводе с оригинала Вяч. Вс. Иванова (В. В. Иванов. Луна, упавшая с неба. Древняя литература Малой Азии. М., 1977, с. 127–128)):

Обратился тогда к Импалури Кумарби: «Импалури! К словам, что скажу я тебе, Пусть внимателен будет твой слух! Жезл ты в руку возьми, А ноги обуй В буйные ветры, как в сапоги! Ты к богам Ирсиррам иди, И скажи ты Ирсиррам, богам, Это веское слово „Приходите! Вас Кумарби, отец всех богов, в дом богов призывает, Но зачем он зовет вас, Не знаете вы. Приходите скорей!" Пусть Ирсирры возьмут малыша, Отведут его в Темную Землю, Пусть невидим он будет великим богам». Как услышал ту речь Импалури, Взял он в руку жезл, А ноги обул В буйные ветры, как в сапоги, И отправился в путь Импалури; И к богам он Ирсиррам пришел, Импалури Ирсиррам, богам, повторил: «Приходите! Кумарби, отец всех богов, вас зовет. А зачем он зовет вас, Не знаете вы. Приходите скорей!» Как услышали слово Ирсирры, Заспешили и заторопились, Поднялись они с тронов своих, Путь мгновенно они совершили, И к Кумарби Ирсирры пришли. Ирсиррам Кумарби так стал говорить: «Этого сына возьмите, Сына как дар вы примите, На Темную Землю его отведите! Торопитесь! Летите быстрей! Пусть на правом плече Упеллури лежит он, как меч! Положите вы его на плечо Упеллури. Каждый день пусть растет он на сажень, Пусть за месяц растет он на четверть версты».

Так постепенно развиваются события. Ход их медлителен, однако повторения редко совпадают дословно, и это придает сценам движение и делает их менее монотонными.

В хеттских записях

также сохранились мифологические тексты местного происхождения, но совершенно очевидно, что они не являются литературными произведениями, подобными тем, о которых шла речь выше. Они не только менее изысканны и в деталях, и в общей композиции, но главное — они настолько тесно связаны с культом и религиозными ритуалами, что их нельзя даже сравнивать с иноземными образцами. Например, миф об исчезнувшем божестве и его возвращении представляет собой лишь часть ритуала, исполнявшегося для того, чтобы божество приняло молящегося под свое покровительство. Миф о борьбе бога грозы со змеем рассказывали во время празднества «пуруллия», которое происходило в священном городе Нерике. Все эти тексты представляют собой огромный интерес для ученых, изучающих фольклор и религии, однако их литературные достоинства не очень высоки.

Эпически-мифологическое прошлое Месопотамии сливалось для писцов с полулегендарным прошлым древнейших исторических монархов. Среди этих фигур главными были Саргон и Нарам-Суэн, самые могущественные правители Аккадской династии. Созданные вокруг них литературные сюжеты, по-видимому, были переведены на хеттский язык и сохранились в архивах Хаттусы.

Однако следует напомнить — это важно, — что правители Аккада были прославлены не только величием их царства, но и страшным его падением. Согласно месопотамским представлениям, судьба их зависела от божественных предопределений, человеческих взаимоотношений (мести, обид) и воздаяний свыше.

Основную идею, что прошлое не является рядом случайных событий, а предопределено их сочетанием, хетты опять же развили в характерной им манере. Хотя божественное благоволение и сохраняло первостепенную важность для них, всякое несчастье они объясняли скорее не гневом богов, а человеческой слабостью и неправедной жизнью. Так, в местных легендах, подобных «Сказанию об осаде Уршу», где речь идет о попытках древнего правителя захватить вражеский город, вина за его неудачу возлагается не на богов и не на царя, не сумевшего угодить им, а на вопиющее невежество его военачальников, которые не смогли даже проследить за исполнением своих приказов. В данном случае, если судить по сохранившейся части легенды, вряд ли мораль ее относилась к военачальникам того времени, зато хеттские монархи с первых дней Древнего царства явно использовали в своих декретах и уложениях уроки прошлого. Например, Хаттусили I, назначая Мурсили I наследником трона, приказывает своим приближенным исполнять царские повеления, ибо только тогда Хаттуса сохранит главенство и на земле ее будет мир. Был прецедент, когда царские слуги ослушались монарха и возвели на трон узурпатора. «Многие ли из них избежали своей участи?» — риторически вопрошает царь.

Еще более характерна преамбула «Указа Телепину», в которой царь рассматривает раннюю историю государства и объясняет его успехи полным согласием, царившим тогда в царской семье, в то время как нынешние несчастья происходят из-за отсутствия такового. В подобных обзорах прошлого, где разные события объясняются главным образом достоинствами и недостатками людей, а не вмешательством сверхъестественных сил, древние хеттские монархи и их писцы предстают перед нами как истинные предшественники «отца истории» Геродота.

Те же дворцовые хеттские писцы обладали еще одним талантом Геродота — живостью повествования и умением создавать реалистические образы. Творения их состоят главным образом из постановлений и указов, анналов и договоров, но даже в таких текстах они поражают читателя отсутствием формализма и традиционных условностей. Наоборот, в них зачастую чувствуется живой язык, изобретательный и раскованный, и стремление передать драматическую напряженность той или иной сцены или проиллюстрировать характер действующего лица в совершенно оригинальном стиле.

Типичным примером может служить суровая непоколебимость Хаттусили I перед своей сестрой, «которая ревет перед ним, подобно корове», потому что сын ее был лишен права наследовать трон, или крайнее изумление Суппилулиумы, когда гонец сообщает ему о том, что его сыну предлагают трон Египта: «Со мной ничего подобного не случалось!»

Такие сцены придают официальным хеттским текстам жизненность и индивидуальность, которые чрезвычайно привлекательны и, бесспорно, оправдывают включение таких текстов в главу о литературе.

В предыдущих главах упоминалось о молитвах, сохранившихся в хеттских архивах. Эти тексты тоже иллюстрируют многие положения, уже отмеченные нами. Основная их форма и главные концепции, подобно многому другому, были унаследованы из Месопотамии, но в Хаттусе они были изменены и получили второе рождение. В них нет оригинальности выражений, сложных построений или глубины религиозной мысли, которые придавали бы им большое литературное достоинство, однако в них чувствуется неподдельное страдание, духовный конфликт, простая, обнаженная философия жизни. Все это в сочетании с естественными бытовыми выражениями придает этим молитвенным текстам типично хеттский характер.