Хей, Осман!
Шрифт:
– Оставьте его, - вмешался другой парень.
– Он ведь не из наших, для него игры наши внове!
Девушки загомонили, хохоча.
– Пожалеем его, пожалеем!
– прозвучало сквозь смех...
«Эх! Попался я в капкан!» - Осману сделалось и смешно
и досадно. Но он вовсе не хотел, чтобы эти бойкие девчонки жалели его! Раздосадованный, он вскочил, выбежал на середину просторного двора и принялся плясать... Плясать он умел и любил... Ноги его, пусть и сапоги не очень гожие, а двигались легко - то одна вперёд, то другая... Руки летели над головой, падали вниз, раскидывались крыльями... В становище ему случалось
«А вот ещё и запою!» - решился он, назло всем здесь решился. Потому что какая же это пляска без музыки, без песни?!..
И он запел...
Красавица! Моё сердце несчастливое, как чёрная болезнь! В голове моей нет ясности от мглы и тумана. Клянусь жгучими чёрными глазами розоволикой, Сделаю для себя запретными хлеб и воду этой земли! Я посватался, отец не отдал, Словно пастух последний встану у юрты твоего отца. Пошлю снова сватов, если не отдаст, Уйду на чужую сторону, совсем уйду! Красавица, гора высока, тебя не вижу, Красные маки не срываю. Кроме моей красавицы, никого не полюблю!.. [235]235
Народная песня. Перевод Ф. Гримберг.
И вдруг что-то прервало его пляску и пение. А ведь все так захвачены были его голосом поющим, его движениями ловкими!.. И вдруг что-то случилось. Он не знал, что же это случилось, но песня его прервалась невольно, руки упали и остановились ноги... Он плясал спиной к воротам, но теперь обернулся; сам не знал, отчего!..
Девушка, по виду лет пятнадцати или четырнадцати, остановилась в воротах. И когда он обернулся, то вдруг и увидал её всю. И на что-то было похоже, то, как он увидал её; уже в своей жизни он так глядел на кого-то... На кого?..
Девушка одета была в платье нарядное цвета «турунджу» - оранжевое. Платье такое - с оборками в несколько рядов по подолу - показалось Осману тотчас очень красивым. Ворот платья обшит был узорчатой тесьмой, тесьма была бахромчатая и потому на грудь свешивались кисточки. К этим кисточкам привешены были подвески красные, коралловые, и ещё какие-то украшения серебряные... Волосы девушки были - на тюркский манер - разделены на две длинные, долгие пряди и перевязаны сверху, над ушами маленькими, красными широкими лентами...
Но что одежда нарядная! Осман взглянул на её лицо и замер, так и застыл... Руки неловко брошены книзу, ноги в сапогах топнули на месте, притопнули...
Девушка посмотрела серьёзно, не улыбнулась...
Он не мог поверить своим глазам! И прежде жизнь баловала его знамениями чудными и чудными. Но теперь... Как могло такое случиться?!.. Лицо девушки - это ведь было совсем лицо той красавицы с портрета франкского!.. Нежное, гладкое, карие глаза... А волосы тоже не чёрные... В сущности, у неё были каштановые волосы, но Осману, привычному к волосам ярко-чёрным, эти густые каштановые волосы показались совсем светлыми...
Она прошла мимо него и села среди других девушек. Осман услышал её голос, нежный и звонкий, но спокойный.
– Что здесь у вас?
– спрашивала она.
– Кто этот человек? Отчего он стоит посреди двора?
– Он не сумел разгадать простую загадку!
– отвечала одна из девушек.
– Какую же?
– Самую простую - Гель бизим эве - кояйим гётюне!..
Осман всё не мог стронуться с места. Он так и стоял посреди двора. Он видел, как эта милая красавица нахмурила бровки:
– Этот человек - не из нашего селения!
– заговорила она.
– Откуда ему знать наши игры и шутки? И что же он подумает о нас, когда станет слушать такие загадки?
– Гость!
– теперь она обратилась к Осману.
– Гость! Не думай о нас ничего дурного! Разгадка вот какая: это миндер - мягкая подушка, чтобы не было жёстко сидеть на полу!..
Осман сделал несколько шагов вперёд по двору, отчего- то к воротам... Но её голос нежный остановил юношу...
– Гость, не уходи!
– проговорила она.
– Здесь никто не хочет обидеть тебя. Не думай о нас дурно...
Каким тёплым было звучание, полнозвучие её нежного голоса!.. А ему вдруг почудилось, будто слух его обострился до последней крайности и оттого различает он каждый, самый тонкий, самый краткий звук её голоса...
– Я не думаю о вас плохо...
– А его голос чудился ему теперь совсем незнакомым, неуклюжим каким-то, будто приходящий издали гром близящейся грозы...
– Я — Осман, сын Эртугрула!..
Он повернулся от раскрытых ворот и пошёл широкими шагами к месту своему прежнему. Сел. Но она сидела чуть в глубине, среди товарок, и он не видел её. А, может быть, он не видел её, потому что темнело больно в глазах при взгляде его на неё. На всех здесь он мог смотреть, мог видеть их; а на неё - нет, её - нет...
– Так это и есть Осман, сын Эртугрула!
– Голосок её поднялся, взлетел до возгласа певческого.
– Я могла бы догадаться и прежде. По твоим косам, Осман, сын Эртугрула. Ты - тюркский воин... Мерхаба, Осман, сын Эртугрула!..
Покамест она говорила, покамест звучали все произнесённые ею слова, что пережил Осман?! Ему вдруг начинало казаться, что он занимает её сердце и разум, привлекает её; и тогда охватывала Османа такая, такой силы неимоверной безумная и бессмысленная радость!.. Но вот она перестала говорить, голос её отзвучал. И Осман понял, что все её слова — одна лишь положенная учтивость. И всем телом почуял, как в груди, где сердце, раскрылась очень стремительно большая пустота. Он прежде и не думал, что возможно такое. Такая тоска, тоска... будто он хочет умереть и никак не может умереть...
Может показаться странным, но Осману и в голову не пришло узнать, хотя бы у своего соседа, кто она, эта красавица... А соседу и в голову не пришло самому сказать...
– Будем дальше загадывать!
– громко сказала одна из девушек.
– Ты и загадывай!
– отозвался кто-то из юношей.
– Эвет.
– Голос девушки сделался ещё громче. Этот голос вызывал в душе Османа досаду саднящую. Почему все говорят, а та, единственная, замолчала?!..
Громкоголосая девушка меж тем уже произносила свою загадку: