Химера
Шрифт:
Эльбст Роналд никому не рассказывал о своем прошлом. По слухам, в давние времена он был конкистадором и, находясь под защитой испанской короны, погубил немало людей. А кое-кто из старых духов, живущих на южноамериканском континенте, даже признавал в нем Эрнандо Кортеса, который, выдав себя за длиннобородого белокожего бога Кецалькоатле, покорил и ограбил народ ацтеков. Но миновало несколько веков, эльбст присмирел, и только редкие вспышки гнева могли напомнить о том, каким он был в прошлом. Он уже не пытался изменить окружающий мир огнем и мечом, придя к убеждению, что люди, плодящиеся, подобно саранче, с неимоверной быстротой, неистребимы. И лучше мирно сосуществовать с ними, пусть даже путем незначительных уступок, чем враждовать.
Бразды правления оставались в дрожащей дряхлой лапе Роналда, и он не собирался их выпускать. Эльбст рассчитывал еще пару сотен лет возглавлять Совет ХIII. Поэтому ему был нужен Джеррик, который беспрекословно выполнял его приказы и держал в страхе и повиновении воле эльбста всех остальных членов Совета.
Недовольство духов слепым деспотизмом эльбста Роналда и проводимой им политикой исподволь зрело, но пока еще не достигло критической точки, и желающих открыто высказать протест не находилось. Ведь жизнь – это avis rаrа, редкая птица. И никто не хотел потерять ее. Они были избранными, и только естественная смерть была способна оборвать их долгое и счастливое существование.
Поэтому при появлении эльбста Роналда и кобольда Джеррика все духи встали и низко склонили головы.
– Рад вас видеть всех в добром здравии, – произнес Роналд, с облегчением опускаясь на массивный резной стул из редкого мраморного дерева, которое росло только на Андаманских островах. – Здоровье – главное в жизни. Все остальное можно купить.
Одобрительный шум пронесся по залу. И только гном Вигман, сидевший по левую руку от эльбста, запротестовал.
– А это смотря сколько запросят, – заявил он. – Все имеет свою цену.
Гном вел финансовые дела Совета ХIII, и мог себе позволить иногда не согласиться с эльбстом, когда речь заходила о деньгах. Джеррик, который расположился по правую руку эльбста, неодобрительно покосился на Вигмана, но промолчал.
– Не купим – так возьмем силой, – благодушно рыкнул эльбст. – Молчи, Вигман! Своей скаредностью ты постоянно портишь мне кровь.
У Роналда явно было хорошее настроение. Поэтому Вигман не испугался, а только улыбнулся, давая понять, что оценил шутку. Заулыбались и многие члены Совета ХIII. Напряжение, владевшее ими, спало. Начало заседания не предвещало неприятностей.
Но это не понравилось Джеррику. Он хмуро буркнул на ухо эльбсту:
– Может быть, начнем?
– Начинай, – махнул тот когтистой лапой, едва не задев кобольда. – Но будь краток. Я проголодался.
В последние годы эльбст стал очень прожорлив. Он ел по десять раз на дню. Когда-то он испытывал постоянный сексуальный голод. С возрастом тот сублимировался в животный. Эльбст даже подарил Джеррику свою любовницу, Алву, перестав в ней нуждаться. На его взгляд, эльфийка была ненасытной в любви. С некоторых пор это начало его утомлять.
Джеррик бросил на него неодобрительный взгляд и сказал:
– Edimus, ut vivamus; nоn vivimus, ut edamus. Мы едим чтобы жить, но не живем, чтобы есть.
Эльбст мгновенно разъярился, как всегда, когда кто-либо ему противоречил.
– Est modus in rebus. Всему есть предел, – в раздражении пыхнул он огнем из ноздрей. – И только твоя наглость беспредельна, мелкая тварь! Quos ego! Я тебя!
Кобольд струсил, его кожа из красной стала пунцовой.
– Прости меня, Роналд! – пробормотал он. – Sed semel insanivimus omnes. Однажды мы все бываем безумны. Brevis esse laboro, obscurus fiо. Если я стараюсь быть кратким, я становлюсь непонятным.
Но эльбст уже остыл. Вспышка гнева утомила его.
– Tempori parce. Береги время, – буркнул он. – Tempus nemini. Время никого не ждет.
Эльбст прикрыл глаза и затих. Казалось, он заснул.
Кобольд обернулся и обвел злобными глазками присутствующих. Но не нашел, на ком сорвать зло. Или поостерегся, решив не искушать судьбу. И торжественно начал:
– Друзья мои! Sol lucet omnibus. Солнце светит для всех. И для духов, и для людей. Как это ни прискорбно. А ведь наш древний закон гласит – пусть лев пожирающий всегда будет поражаем. Semper percutiatur leo vorans. Однако люди благоденствуют. В отличие от нас, духов природы. С каждым веком нас становится все меньше, мы вымираем. Сколько вас осталось, Бесарион? А гамадриад? Ответь мне, Дапн!
Очокочи Бесарион и гамадриада Дапн опустили головы. Их глаза увлажнились. Все остальные с сочувствием посмотрели на них. Это было правдой. Все знали, что пройдет совсем немного времени, и эти народы исчезнут с лица планеты, как до этого исчезли многие другие, не выдержав необъявленной войны с людьми.
– Люди же плодятся, как саранча. На планете все меньше лесов, водоемов с чистой водой, животворного воздуха. И это все дело их рук. Они называют это развитием цивилизации. Мы, предпочитая истину, назовем уничтожением планеты. Жизнь человеческая слишком коротка, чтобы люди задумывались о будущем. Человек живет одним днем. Завтрашний день пугает его неизвестностью. Beata stultica! Блаженная глупость! Страшась смерти, люди подрубают корни arbor vitae – дереву жизни. Они заняты только одним – самоуничтожением. А solis ortu usque ad occasum. От восхода солнца до заката. Но прежде чем исчезнуть с лица земли, они уничтожат и нашу планету. И вы все это знаете. Но знаете ли вы, что покрывать злодейство – уже есть злодейство? Scelere velandum est scelus. Оспорит ли кто из вас это?
Но никто не возразил. Кобольд с торжествующим видом продолжил:
– Но мы ждем, забывая, что periculum in mora – опасность в промедлении. Мы верим, что gaudet patientia duris – долготерпение торжествует. Но верить в то, что род людской вымрет без нашего деятельного участия – это beata stultica. Блаженная глупость.
Кобольд с силой стукнул себя крошечным кулачком в грудь и, напрягая голос, прокричал:
– Mea culpa, mea maxima culpa! Моя вина, моя величайшая вина! Я виню себя в том, что долго молчал. Но пришло время, и я призываю вас всех восстать. Нос volo, sic jubeo! Этого я хочу, так приказываю! Ferro ignique! Огнем и мечом! Ех ungue leonem. По когтям можно узнать льва.
Неожиданно вошедшего в раж кобольда перебил леший Афанасий.
– Ех ungua leonem cognoscimus, ех auribus asinum, – насмешливо произнес он. – Льва узнаем по когтям, а осла – по ушам. Повелитель Роланд был прав. Est modus in rebus. Всему есть предел. Dulce et decorum est pro patria mori. Отрадно и почетно умереть за отечество. Но зачем торопить свою смерть? Ты сам сказал, Джеррик, что людей слишком много. Мы можем уничтожить миллиарды, но сколько при этом погибнет духов? Готовы ли мы заплатить такую цену? Скажи, Вигман!