Химера
Шрифт:
Фергюс все это хорошо знал. Накануне он просмотрел копии медицинских карт Хьеона Ли и его сына Меонга, которые стоили ему сто тысяч долларов. Но сейчас он делал вид, что внимательно слушает.
– Как ты думаешь, повелитель Фергюс, если бы я сказал этим ученым мужам, что я – наполовину пэн-хоу, это изменило бы их диагноз?
Древесный человек произнес это с насмешкой, но глаза его испытывающе смотрели на Фергюса.
– Думаю, что нет, – сухо ответил Фергюс. – Скорее всего, они отправили бы тебя в сумасшедший дом, сочтя, что ты
Упоминание о сыне всегда было болезненным для Хьеона Ли. Древесный человек винил себя в его бедах. В хижине раздался громкий протяжный скрип, который издает ломающееся дерево. Таким образом Хьеон Ли выразил свой гневный протест.
– При чем здесь мой сын? – воскликнул он. – Говори, эльф, не молчи! Я сразу понял, что ты пришел с недобрыми вестями, как только увидел тебя!
– Меонг умирает, как и ты, Хьеон, – тихо сказал Фергюс, опустив голову. – Я узнал об этом недавно. Врачи вынесли свой приговор. Они бессильны против этой болезни. Ни люди, ни духи не могут вас спасти. Поверь, я не пожалел бы денег, если бы существовал хотя бы один-единственный шанс. Пусть даже на бесконечность. Но вы обречены. Мне очень жаль.
Хьеон Ли молчал. В тишине было слышно его тяжелое хриплое дыхание. Только оно выдавало чувства, которые сдерживал древесный человек. Наконец он произнес:
– Ты пришел только за этим? Чтобы высказать свои соболезнования?
– Помнишь, ты однажды сказал, что выполнишь любую мою просьбу? – вопросом на вопрос ответил Фергюс. – В благодарность за то, что я сделал для тебя и твоего сына.
Он дождался, пока Хьеон Ли кивнул. И только после этого продолжил:
– Пришло время выполнить это обещание.
– Что ты хочешь от меня? – спросил Хьеон Ли.
И Фергюс сказал.
Выслушав его, Хьеон Ли опять надолго замолчал. Когда эльф уже начал терять терпение, он неожиданно услышал:
– Ты помнишь, у меня была жена. И дочь. Они испугались и предали нас с Меонгом. Но мы их все еще любим. Они не должны ни в чем нуждаться.
– Я найду их и позабочусь о них, как до этого заботился о тебе и о Меонге, – пообещал Фергюс. – Это все, что ты хочешь потребовать от меня в обмен на свою услугу?
– Это больше того, на что я мог надеяться, – ответил Хьеон. – Ты, как всегда, очень щедр, повелитель Фергюс.
Возможно, Фергюсу это только почудилось, но в голосе Хьеона он расслышал осуждение. Для самолюбивого эльфа это было как брошенная в лицо перчатка. Однако он сумел подавить свой гнев.
– На рассвете, на выходе из леса, вас будет ждать автомобиль. Водителя такси зовут Сеунг Ким. Он будет выполнять все твои приказы. Когда он тебе станет не нужен, расплатись с ним и отпусти.
Фергюс достал из внутреннего кармана пальто из тонкой шерсти, которое было на нем одето, толстую пачку денег. Это были воны, местная валюта. Бросил ее на стол перед Хьеоном Ли.
– Это для водителя и на прочие мелкие расходы. Все остальное уже оплачено.
Фергюс вышел, слыша за своей спиной только шелест сухих ветвей. Хьеон Ли не попрощался с ним. Он как будто погрузился в раздумья, в которых не было места эльфу с его прозаическими житейскими проблемами. А, быть может, это только казалось. Понять что-либо при взгляде на шероховатую треснувшую кору, которая заменяла древесному человеку лицо, было невозможно.
Но как только эльф вышел, в темном углу хижины раздался шорох, словно там завозилась большая крыса. Хьеон Ли сразу очнулся от своих раздумий.
– Сынок, выходи, хватит прятаться, – сказал он с улыбкой в голосе. – Чужой дядя уже ушел.
От стены отделилась тень и приблизилась к нему. Это был мальчик лет семи, худенький и невысокий, с круглым, как полная луна, личиком, которое портили древесные наросты на щеках и за ушами. Но вся остальная кожа у него была чистая, нежная, словно у девочки, и чуть смугловатая. Лишь в некоторых местах уже появились темные пятнышки, предвещающие будущие бородавки.
Хьеон Ли подхватил сына и посадил себе на колени. Мальчик прижался к его груди. Сердце отца билось ровно и редко, пять-семь ударов в минуту. Этот тихий ритмичный звук успокаивал и прогонял страх, который мальчик чувствовал почти всегда. Он боялся всего – солнечных лучей и ночной темноты, падающих капель дождя, крика птиц, ветра, проникающего сквозь щели хижины, людей. Страх был привычен и неотделим от его существования, кроме тех редких минут, когда отец ласкал его, крепко обняв и не замечая, что царапает, иногда до крови, тонкую кожу ребенка своей шероховатой кожей и узловатыми руками.
– Меонг, – тихо произнес отец, – а ты бы хотел немного попутешествовать?
Мальчик в своей жизни еще никогда не отдалялся от хижины, в которой они жили, дальше, чем на полсотню метров. Все, что лежало вне этой крошечной территории, казалось ему неведомым и угрожающим. Когда он выходил из хижины, то малейший шум или треск ветвей приводил его в состояние почти панического ужаса, и он стремглав бежал домой. Но сейчас Меонг, чувствуя, что такой ответ понравится отцу, храбро заявил:
– Да, – и тут же сделал поправку: – Но чтобы к ночи мы успели вернуться домой. А вдруг пойдет дождь, и мы промокнем?
– Нет, Меонг, наше с тобой путешествие – это очень далеко, – возразил ему отец. – И надолго. Но это совсем не страшно. А когда… Если будет страшно, я скажу тебе, и ты закроешь глаза. А потом снова откроешь – и все страшное закончится. Навсегда. И нам с тобой уже не надо будет бояться. Никогда и ничего. Правда, это будет замечательное путешествие?
– Да, – покорно кивнул мальчик. Он никогда не спорил с отцом. Вдруг его взгляд упал на пачку денег, лежавшую на столе. Он протянул руку и дотронулся до нее, словно не поверил своим глазам. Потом спросил: – Папа, это наши?