Химера
Шрифт:
Игла воткнулась в тело, и мутная жидкость потекла под давлением поршня в другой, более вместительный сосуд. Через несколько секунд подопытный очухался и завопил, но не от страха, вызванного увиденным зрелищем. От боли, сжигающей изнутри его кровеносную систему, словно по сосудам текла серная кислота.
— С-с-с-с… у-у… — послышалось из-за остатков зубов, трещащих под силой челюстного давления.
В ответ последовала неразборчивая тарабарщина и молотобойный удар открытой ладонью, почти без размаха. Голова привязанного развернулась на девяносто градусов и уткнулась носом в спинку стула. То, что позвонки выдержали, было
Громила не стал заморачиваться проверкой пульса и приступил к задуманному, разорвав штанину на ноге. Сверкающее лезвие вгрызлось в плоть на бедре и плавно заскользило, вычерчивая правильной формы круг размером с кофейную кружку. С чавканьем, хлюпаньем, причмокиванием и бог знает, на что еще похожими звуками. Пальцы истязателя ухватили за край кожи и оттянули ее, ритмично отсекая волокна скальпелем.
Человек в кресле к этому моменту очухался и равнодушно смотрел на происходящее изуверство. По глазам бедняги было видно, что разум уже стоит перед разверзнувшейся пропастью и готов броситься в забытье. Лишь стальная цепь неведомых препаратов не дает ему это осуществить, заставляя испить всю нестерпимую боль до дна.
— Зачем это издевательство? — прохрипел мученик и посмотрел в глаза садиста. В этот момент его терзали болезненные конвульсии, изгибающие в неестественных направлениях тело, зажатое в тисках ремней.
Живодер по понятным причинам продолжал улыбаться и нести галиматью, проговаривая каждое слово с интонацией. Словно он учитель в начальных классах и проводит сейчас урок.
— Должен же быть хоть какой-то смысл? Ты ничего не спрашиваешь… Хотя, даже если спросишь, не отвечу.
Увлеченный злыдень лишь кивал в ответ, словно игрушка-собака в машине, и продолжал кропотливую работу.
— Я и секретов-то не знаю. В институте кафедру закончил. Автомат только на плакате видел. Тренировался на штыковой лопате. Никто не посвящал меня в тайны. Кто мне доверит? Я могу наврать, что хоть что-то знаю… А смысл?
Кусок окровавленного мяса полетел в приготовленную чашку. Исполин подошел к столу, разжег горелку и стал нагревать какой-то хитрый инструмент.
— Ты ни бум-бум по-русски, а в вашей «ереси» я за всю жизнь не разберусь. Тем более что мне недолго осталось. Какой идиот придумал пытать человека, не зная его родного языка? Бредятина… Хороший собеседник, со всем соглашается. Может, на пальцах будем объясняться? Если они, конечно, еще будут, нехороший прогресс намечается, — посмотрев на отсутствующий мизинец на правой руке, вздохнул несчастный. — Я все уже рассказал. Даже про то, что мочился до третьего класса по ночам. И как меня «хилая» девочка в девятом избила, отправив в реанимацию на месяц. Что тебе еще нужно для счастья, изверг?
Бред безостановочно лился из его уст. Узник давно уже перестал контролировать этот процесс. Сейчас язык и разум жили раздельно, оформив развод.
Каждая клетка тела военнопленного содрогалась от нескончаемой боли, но до финала еще далеко. Чудовище у стола не знало пощады, к тому же обладало неуемной энергией и отменной фантазией, устремленной не в том направлении. По крайней мере, пленник был в этом уверен на двести процентов и ежесекундно ощущал на собственной шкуре. А еще он точно знал, что вскоре его ждут новые истязания души и плоти. Трудно было не догадаться, ведь он смотрел сейчас забитыми песком глазами на то, как монстр нагревает в огне живодерское орудие
Палач закончил приготовления, исполнил шикарный разворот вполоборота и направился к стулу, сжимая в руках раскаленный добела инструмент.
— Бессердечные твари… Как вас земля носит?! — сказал изуродованный мужчина на стуле, сжал зубы и прикрыл щелки век, приготовившись к худшему. Ему оставалось лишь покорно ждать.
«Расслабьтесь и попытайтесь получить удовольствие», — посоветовал бы вице-король Индии Джордж Керзон, попав в такую ситуацию, будь он, конечно, жив.
Самое страшное, что пленник не терял сознания, а «наслаждался» пытками на полную катушку.
Первое, что почувствовал невольник, — тяжелое прикосновение к руке. Но оно почему-то не обжигало, а морозило… Хотя его тело этот факт не волновал, оно готовилось к худшему — кожа уже запузырилась от ожога. В очередной раз вспыхнул яркий свет под потолком, ослепивший узника даже сквозь закрытые веки. Уши наполнились электрическим треском, как при коротком замыкании. На этом заурядность событий закончилась и перешла в разряд «хрен знает что».
По телу пленника теперь растекалось божественное наслаждение, напоминающее оргазм. Лицо приобрело наиглупейшее выражение, и вскоре исчезла терзающая его боль… Совсем… Без остатка… Как будто кто-то властной рукой выключил рубильник с надписью на лицевой стороне: «Страдания Алешки Юдина».
— Не спи, замерзнешь, — раздался громом голос садиста в голове, а эхо еще долго терзало стенки черепной коробки, постукивая по ней увесистой кувалдой.
Это была чистейшая родная речь, без намека на акцент. Словно мученик сейчас не у черта на куличках, а в милом его сердцу Куйбышеве. Сказать, что это вызвало у него изумление, значит, ничего не сказать. Пленник на мгновение подумал, что сошел с ума. Либо… Однозначно, только первое, без вариантов.
Он продрал глаза и увидел обезображенное лицо мучителя. Вот только что-то в нем изменилось… Глаза… В них копошился разум, а не животное безумие. Как будто в чудовище вселился… бес…
— Что уставился? Нравлюсь? — наигранно съязвил мучитель.
— Нет… Зачем была эта комедия?
— Не заметил, что тебе сейчас смешно. Может, пятки пощекотать? — сказал садюга, приближаясь вплотную к лицу заложника и обдавая его зловонием.
— Шут невеселый попался, всем уродам урод, — парировал приободрившийся пленник, ехидно скаля беззубую улыбку.
— Я вижу: ты разговорился. Достаточно на сегодня. У нас нет времени на «светские» беседы, — оборвал он разговор и вернулся к столу, ломящемуся от пыточных изысков.
На этот раз в его руках появился громадный мясницкий тесак, что не могло не напугать узника. Другого мяса, кроме него самого, здесь не было.
«Язык — мой враг, сгубил в самом расцвете сил», — подумал напоследок невольник и снова закрыл глаза.
— Не дергайся! — крикнул командирским голосом убийца надежд.
Меньше всего пленнику сейчас хотелось дергаться, изверг мог бы и не произносить ненужных слов. Удар за ударом колыхали воздух с обеих сторон от «без пяти минут трупа», сопровождаемые глухими мощными ударами о деревянный стул. Конечности обретали свободу, но боль к мученику не вернулась. Вот они, фантомные ощущения, во всей красе.