Химеры
Шрифт:
И ради себя зову, сказал белый рыцарь, ибо в сердце его зародилась любовь к морскому чуду.
Я погибну вдали от моря, сказал юноша с синими волосами.
В наших краях есть другое море, и зовется оно Сладким, ибо вода его не солона. Взор твой наполнится созерцанием его вод и сердце возрадуется.
Хорошо, сказал юноша и протянул руки, чтобы белый рыцарь поднял его на корабль».
Ах и ах. Сакрэ-соблазнитель. Энери фыркнул и покачал головой. Господин Халетина — знатный сказочник.
«И плыли они
Белый рыцарь же смеялся, и шутил, и рассказывал ему, как прекрасно Сладкое море.
Вскоре приехали они к принцу, и сказал тот: ах, я думал ты давно уже погиб и приняли тебя горькие воды.
Нет, не погиб я, и привез тебе чудо морское, такое же прекрасное, как ты. Теперь твоя скука развеется и радость удвоится.
Принц поглядел на прекрасное чудо морское, и в сердце его поселилась ревность».
Энери захлопнул книгу.
Вздохнул поглубже — и выдохнул. Ревность! Какая еще ревность, скажите пожалуйста! Этот сопляк лестанский — повод для ревности? Да он по ровной земле ходил нога за ногу, шатался как пьяный, и его все время тошнило, как девку беременную. По углам прятался, ершился, шарахался… кошка помоечная. По морю он тосковал! Да просто боялся, что раскусят… правильно боялся.
Голос, правда, у него был неплохой. Энери поморщился, признавая это. У парня был хороший голос с диапазоном побольше принцева, и играл он на любых инструментах, тоже не хуже принца… И песни он сочинял… недурные. Ну и что? Это не повод для ревности.
Чертов Халетина возводит напраслину, теперь и не ответишь ему…
Энери допил бокал и снова раскрыл книгу. Ладно. Это всего лишь сказка. Здесь никто не назван прямо.
Как будто трудно догадаться, кто такой «прекрасный принц, который пел так, что птицы останавливались в небе»!
«Юноша с синими волосами, — читал Анарен, — никак не мог привыкнуть к виду другого моря, и к каменным стенам замка, что твердо возносится на суше, и к хлебу людскому, и к неволе. Только сидел он у окна в своей комнате, опустив голову. Ни петь, ни рассказывать истории не хотел он, а принца терзали скука и ревность»
Энери еще раз выдохнул и потянулся к бутылке.
«Тогда снова принц позвал к себе белого рыцаря с зелеными глазами и сказал ему: любишь ли ты меня превыше всего? Люблю, отвечал рыцарь.
Тогда возьми этого мальчишку, что не веселит меня песнями и не ублажает рассказами, свяжи ему руки и брось с башни в Сладкое наше море».
Книга пролетела через комнату и шваркнулась об стену. Энери вскочил.
— Лжешь, мерзавец! — крикнул он. — Я не приказывал этого! Ты сам спрыгнул!
Обхватив себя руками за плечи, нервно заходил по спальне.
На столе, в закрытой шелковым платком клетке, проснулись и заволновались амадины — подарок герцога, маленькие птички для уюта и веселья. Принц схватил бутылку, сделал несколько глотков прямо из горлышка. Ему хотелось запустить бутылку в стену, следом за книгой.
Вместо этого он подошел, поднял книгу — газетная обложка лопнула и сошкуривалась луковой шелухой, несколько листов выпало и разлетелось по полу, порвалась пергаментная страничка.
Книга не виновата, подумал он, разглаживая смятый лист. Виновата не книга. Виноват…
Книга была раскрыта все на той же лживой сказке. И Энери прочитал:
«Ни слова не сказал белый рыцарь, только вышел вон и отправился к синеволосому. Сердце его разрывалось, а чудо морское сидело у окна и смотрело на белых чаек.
Знаю, зачем ты пришел, сказал юноша с синими волосами. Не стоит тебе выбирать между нами. Знал я, что не заменят воды сладкие горечи вод моего рождения.
И поднялся он, и взошел на высокую башню, и спрыгнул с нее на вниз, туда где вода кипит меж камней.
Белый же рыцарь вернулся к своему принцу и спросил, доволен ли ты теперь?
И принц ответил ему — да».
Энери захлопнул книгу — теперь уже окончательно. Положил ее на стол.
— Если ты не умер, — сказал он Халетине, — то чего же расписываешь тут великую трагедию? Если ты выплыл, чудо морское. Ну спрыгнул — и спрыгнул, высоко, конечно, было, но ты же выплыл. Выплыл же! Тебе, отродью фоларийскому, это раз плюнуть, так зачем же ты позоришь меня в веках, паршивец? Альбу тут жертвой изобразил. Хороша жертва!
Энери снова принялся мерять шагами комнату.
В тот раз он выбежал на башню, когда уже все кончилось. На площадке топтались макабринские стражники, а Сакрэ стоял между зубцов и смотрел вниз. Энери испуганно схватил его за руку и оттащил, но взгляд таки успел провалиться в головокружительную пропасть, на дне которой исчерна-зеленая вода, вся в мыле, как бешеная лошадь, бросалась грудью на скалы.
— Я обещал ему защиту, — Альба глядел мимо остановившимся взором. — Я клялся защитить его.
Энери встревоженным голосом спрашивал, что случилось, сочувствовал, горестно прижимал пальцы к губам, по слову, по полслова вытягивал из Альбы халетинову тайну, которая тайной уже не была. Сжимал ему плечо, говорил, что он не виноват, что никто не виноват, что такая судьба у бедняги, упокой Господи его душу… много всего говорил.
Альба молчал и смотрел мимо.
Потом началась война, и Энери забыл про лестанского мальчишку. Начисто забыл. Если бы не эта книга — не вспомнил бы никогда.