Химеры
Шрифт:
Слоны идут неторопливо, обрывают сочные ветки с листьями, тут же испражняются, удобряя и без того плодородную землю, фыркают, хлопают ушами, отгоняя надоедливых мух, пока беспокойство не проявляют, но ветер начинает меняться. Вожак останавливается, из утробы несутся угрожающие, рокочущие звуки, глазки краснеют от злости, еще мгновенье, и живая лавина обрушится на нас, сметая всё вокруг.
— Пора! — кричу я и, мы, как пигмеи из страны сказок, бросаемся врассыпную от взбесившихся циклопов.
Вожак угрожающе наклоняет голову и, трусцой, увеличивая темп, двигается на нас, а вслед за ним всё стадо. Топот, пыль, трубный рёв, треск поваленных деревьев, всё смешивается в едином порыве.
Теперь я веселюсь, как подлая мартышка корчу рожи, подпрыгиваю и смеюсь. Но гигант не паникует, он налегает на деревья и те, что были не слишком большие, с треском ломаются, иные раздвигаются под мощью тела. В итоге, слон исполин, благополучно выбирается из ловушки, я разочарован исходом, вот, думал, мяса будет, но в душе доволен, сам спасся, даже не обделался со страху, да и такого великана оставлять на жуткую смерть, кощунство.
Вожак скрывается, через некоторое время трубят слоны, приветствуя своего единоплеменника, а я огладываюсь и зову товарищей. Первым подходит князь Аскольд, глаза искрятся весельем, он сух и румянен, разве что, бородёнка, несколько растрепалась. Затем, подполз дружище Семён, одежда изодрана в клочья, лицо, как перезрелый помидор, волосы слиплись и все в лесной трухе, но дубину не бросил, держит бережно, как ребёнка. Чуть позже, группками и по одному, является весь отряд. Я с удовлетворением оглядываю людей, жертв нет, копья в руках, можно продолжать путь.
Слоны нас загнали глубоко в лес, но приблизительное направление я знаю, впрочем, и на опыт Аскольда надеюсь. Нам бы идти налево, но мы оказались у разлома, здесь произошла подвижка земной коры и, почва разверзлась в разные стороны метров на сто пятьдесят, образуя бездонную трещину. Сколько я не вглядываюсь вниз, ничего кроме мрака не вижу. Спуститься немыслимо, возвращаться обратно, неминуемая встреча с нашими хоботными друзьями, поэтому бредём вдоль, уходящей вглубь леса, трещины.
Разлом произошёл недавно, множество деревьев повалены, сломаны как спички, почва на кромках, ещё не успела осыпаться, ручей, что пересекал лес, теперь срывается вниз водопадом, тропы зверей оборваны — для всех масса неудобств.
Полдень, а мы всё гуляем по лесу, вполне понятно, миссию в этот день не завершим, поэтому разрешаю князю Аскольду, взять пару человек, для охоты, а мы разбиваем лагерь рядом с ручьём. Семён моментально сгребает листву и, раскинув в разные стороны руки, вытягивается, улыбается как младенец, засыпает, сладко причмокивая во сне — умаялся, бедолага. Я же, с остальными людьми, принялся, заготавливать хворост, расчищать место под костёр. Вскоре, весело заплясали язычки пламени, и заструится прозрачный, душистый дымок.
Под разлапистыми кустами нахожу поляну шампиньонов и теперь нанизываю их на прутки, развешиваю над огнём. Часа через
После обеда ко мне подсаживается Аскольд: — Мы нашли проход через разлом, поперёк лежит дерево, но это волчья дорога, они облюбовали этот путь, звери прошли, от силы, день назад.
— Волки? Нестрашно, отгоним, — отмахиваюсь я.
— Ты думаешь, они сродни нашим серыми? Боюсь огорчить, судя по следам, в холке они больше метра, а в длину с человека — настоящие монстры, причём, их целая стая, и ещё, — Аскольд криво усмехается, — в их стае дети.
— Какие дети?
— Обычные, человеческие, по следам семь — возраст пять, шесть лет. Наверное, волчица потеряла своих волчат, наткнулась на человеческих детёнышей, взыграл материнский инстинкт, так дети оказались у волков.
— Дела, — качаю головой. Семён, слышит наш разговор, бурно выражает эмоции, и предлагает немедленно спасать малышей.
— Вряд ли получится, — задумываюсь я, — да и поздно, они уже волчата, с людьми жить не смогут.
— Я слышал такие истории, — соглашается Арсений Николаевич, — бывало, даже двух ребятишек усыновляли, но чтоб так много.
— Подрастут, будет племя необычных хищников, — усмехается князь Аскольд.
— Но вдруг они недавно в стае и человеческие навыки не растеряли, может, действительно вытащить их оттуда, ты как считаешь, Аскольд? — обращаюсь я к другу.
— По повадкам, они в стае не один год.
— Всё равно надо попробовать, — упрямо тряхнул головой Семён.
Быстро собрались, князь Аскольд тщательно скрывает следы нашего присутствия, костёр тушим, застилаем мхом и разбрасываем листву.
— От случайного взгляда, против следопыта без толку, — с иронией замечает он.
Ощущая тревогу в сердце, веду отряд к волчьей тропе. Аскольд идёт рядом и необычно суров.
Мы продвигаемся максимально тихо, ноги пружинят на мшистой земле, заросли обходим предельно осторожно, ловим каждый звук. Лес дышит первобытной силой, деревья гиганты, обвешанные лианами, вызывают трепет. На огромной высоте существует неведомая жизнь, неясные тени скользят в кронах, то ветка упадёт, то спланируют на землю перья или клочки шерсти, раздаются резкие крики, яростное рычание, свист птиц, шипение, стуки, треск. Изредка дорогу перебегают необычные копытные, элегантные, с длинными шеями и тонкими рожками, а в самой гуще продираются лесные титаны, огромные тела, похожие на великанские туши буйволов, но заросшие густой шерстью, шеи толстые, морды, напоминают верблюжьи головы. Помня недавнюю встречу со слонами, мы сделали всё, чтобы не попасться им на глаза.
Слева змеится бездонная трещина, а в её глубинах скапливается голубоватый туман и, словно нехотя выползает на поверхность, заполняет низины, стелется между корней деревьев, но, спустя некоторое время, растворяется, оставляя после себя липкую сырость и мерзкий аммиачный запах.
Мне жутко смотреть в пропасть, но взгляд притягивает, мерещится, что на дне, живёт нечто, с чем нам встречаться не стоит. Одна мысль о необходимости перебираться через трещину, наводит ужас. Интуитивно вкладываю стрелу в лук, пальцы сами собой оттягивают тетиву. Князь Аскольд так же бледен, на его лице выступил пот, он тоже чувствует страх, для меня это открытие, а Семён удивляет всех, он спокоен и даже весел — вот что значит счастье, для дилетанта, бояться там, где не надо и не бояться — где стоило бы.