Хирург
Шрифт:
— Если это разовый прием, медицинская карта вообще не заводится. Единственная запись остается на этом листке. Потом они поступают в наш центр обработки информации, где их сканируют и сохраняют на диске. — Она открыла журнал с записями за период с 7 по 14 мая. — Вот он.
Он встал у нее за спиной и заглянул в папку поверх ее плеча. Запах ее волос мгновенно отвлек его внимание, и ему пришлось одернуть себя, заставив сосредоточиться на деле. Визит был датирован 9 мая, часом ночи. Имя пациента, адрес и банковские реквизиты были отпечатаны сверху; остальная часть бланка была заполнена от руки. Типичные каракули врача, подумал он, отчаянно пытаясь разобрать слова, но ему удалось прочесть лишь первый абзац, написанный рукой медсестры:
«22-летняя женщина, испанского происхождения, подверглась сексуальному насилию два часа назад. Аллергии нет, лекарств не принимала. Кровяное давление 105/70, пульс 100. Температура 37,2».
Остальной текст был неразборчив.
— Вам придется перевести это для меня, — попросил он.
Кэтрин обернулась к нему, и их лица вдруг оказались так близко, что он уловил ее дыхание.
— Вы не можете прочесть? — спросила она.
— Я могу читать по протекторам шин и пятнам крови. А это — увы.
— Это почерк Кена Кимбалла. Я узнаю его подпись.
— Я даже не могу определить, написано ли это по-английски, — полушутя проговорил Мур.
— Для любого врача это вполне читаемо. Просто нужно знать коды.
— Этому учат в медицинской школе?
— Да, наряду с тайнописью и дешифровкой.
Было странно обмениваться остротами по столь мрачному сюжету, и тем более странно слышать их из уст доктора Корделл. Это был первый проблеск женщины, спрятанной в своей скорлупе. Женщины, которой она была до того, как в ее жизнь вторгся Эндрю Капра.
— В первом абзаце запись о физическом осмотре пациентки, — объяснила она. — Врач пользуется медицинской стенографией. ГУГГН означает: голова, уши, глаза, горло, нос. У нее был синяк на левой щеке. В легких чисто, сердечной аритмии не отмечено.
— Что значит?..
— Нормально.
— А разве врач не может просто написать: «Сердце в норме»? — удивленно поднял брови Мур.
— А почему полицейские говорят «транспортное средство», вместо того чтобы просто сказать «автомобиль»?
Он кивнул:
— Принято.
— Живот мягкий, плоский, без органомегалии. Другими словами…
— Нормальный.
— Вы быстро схватываете. Далее он описывает состояние… малого таза, где уже есть отклонения от нормы. — Кэтрин сделала паузу. Когда она вновь заговорила, голос ее звучал заметно тише, и в нем уже не было и тени юмора. Она вздохнула, словно собираясь с силами, чтобы продолжить. — Во влагалище была кровь. Царапины и синяки на внутренней части бедер. Характер разрыва вагины указывает на то, что это был насильственный половой акт. На этом, как пишет доктор Кимбалл, он был вынужден закончить осмотр.
Мур сосредоточился на последнем абзаце. Его он смог прочитать, поскольку запись не была закодирована.
«Пациентка пришла в волнение. Отказалась от составления акта по факту изнасилования и от дальнейшего осмотра. После ультразвука и сдачи анализа на венерические заболевания она оделась и ушла, не дожидаясь вызова представителя властей».
— Выходит, факт изнасилования зафиксирован не был, — сказал он. — Вагинального мазка не делали. Образцы на ДНК не отбирали.
Кэтрин молчала. Она стояла, опустив голову, крепко сжимая в руках скоросшиватель.
— Доктор Корделл! — Он тронул ее за плечо. Кэтрин резко дернулась, словно от ожога, и он тотчас убрал руку. Она подняла взгляд, и Мур увидел ярость в ее глазах. В этот момент от нее исходила такая сила, что позавидовал бы любой мужчина.
— Изнасилована в мае, растерзана в июле, — произнесла она. — Как прекрасен мир для женщины, не так ли?
Какое-то время они стояли молча. Потом Мур произнес:
— Мы беседовали со всеми членами ее семьи. Никто даже не упомянул об изнасиловании.
— Значит, она им не рассказывала.
«И сколько таких женщин, хранящих молчание? — задался он вопросом. — Сколько из них держат свою боль в тайне от тех, кого любят?» Глядя на Кэтрин, он думал о том, что и она была вынуждена искать утешения в компании незнакомых людей.
Она достала из папки листок, чтобы он мог сделать фотокопию. Держа его в руке, он обратил внимание на имя врача, и ему пришла в голову еще одна мысль.
— А что вы можете сказать о докторе Кимбалле? — спросил он. — Ну, о том, кто осматривал Елену Ортис?
— Блестящий врач.
— Он обычно дежурит в ночную смену?
— Да.
— Вы не знаете, он дежурил в ночь на прошлый четверг?
Ей понадобилось какое-то мгновение, чтобы оценить смысл этого вопроса. Когда же ей стала ясна подоплека, она была потрясена.
— Вы ведь не думаете…
— Это рутинный вопрос. Мы изучаем все предыдущие контакты жертвы.
Но вопрос был далеко не рутинным, и она это знала.
— Эндрю Капра был врач, — тихо произнесла Кэтрин. — Неужели вы считаете, что еще один доктор…
— Мы не исключаем такой возможности.
Она отвернулась и судорожно вздохнула.
— В Саванне, когда происходили все эти убийства, я полагала, что не знаю убийцу. Мне казалось, что если я когда-нибудь встречу его, то непременно узнаю. Почувствую. Эндрю Капра дал мне понять, как горько я ошибалась.
— Такова банальная сторона зла.
— Именно это я и усвоила. — Кэтрин горько усмехнулась. — Зло может явиться в самом заурядном обличье. И человек, с которым я каждый день встречаюсь, здороваюсь, оказывается, вынашивает коварные планы за моей спиной. — И добавила, уже совсем тихо: — Фантазирует о самых изощренных способах убийства.