Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка
Шрифт:
Эта страна, к северу от Данувия, называлась Старой Дакией, и те граждане Рима, кто жил к югу от реки, считали ее первобытной твердыней без дорог, населенной только дикими варварами. Однако я, зная с детства, что слово «варвары» означает всего лишь «чужаки», не слишком-то боялся повстречаться здесь с настоящими дикарями. Вскоре я и впрямь обнаружил, что большинство местных жителей, хотя и были лишены приятных манер и налета цивилизации, довольно мирно жили на островах в этой глуши и неплохо вели хозяйство, более или менее обеспечивая себя всем необходимым. Акх, иногда мы все-таки встречались с настоящими дикарями: отдельными семьями кочевников и целыми племенами, которые жили лишь охотой и собирательством. Это были остатки народов, которых называли аварами и уйгурами; очевидно, родственники гуннов, потому что их отличали желтоватого цвета кожа и мешки под глазами; они были необычайно волосаты, неопрятны и кишели паразитами. Никто из них не причинил нам при встрече никаких неприятностей, вот только кочевники оказались назойливыми попрошайками — но просили не деньги, а всего лишь соль, скромную одежду или остатки убитой нами дичи.
Оседлые общины, на которые мы набредали, были заселены где скловенами, где готами одной из ветвей, а где другими германскими народами. Но в большинстве деревень жили люди, которые произошли от древних даков, изначально населявших эту местность. Они уже на протяжении долгого времени вступали в смешанные браки с римскими колонистами и легионерами, вышедшими в отставку. Теперь их потомки говорили на искаженном латинском языке и называли себя румынами. (Соседи, скловены и германцы, именовали их более уничижительно: валахи, что означало «болтуны».) В каждой общине, какого бы размера она ни была, разумеется, имелись также греки, сирийцы и иудеи. И повсюду без исключения они были самыми богатыми жителями поселений, потому что занимались торговлей теми товарами, которые доставлялись по Пирету.
Наша троица редко останавливалась надолго в скловенских деревнях, потому что в качестве жилья путешественникам там могли предложить только весьма непривлекательного вида корчмы. В германских общинах всегда имелись сносные gasts-razn, а у румын обычно имелись неплохие hospitium (которые на их диалекте назывались ospitun), иногда нам предлагали даже простенькие купальни. Сам бы я не остановился на ночь в большинстве этих мест, но Геновефа постоянно твердила, что не может спать на открытом воздухе, поскольку боится окоченеть от холода. Поэтому я снимал для нас покои — Личинка, разумеется, спал в конюшне с лошадьми. Однако я все-таки решительно противостоял постоянным попыткам Геновефы подольше задержаться и предаться безделью в очередном из таких мест, хотя она умела весьма красноречиво умолять, заклинать — как истинная дочь Евы — и бранить меня в приступе гнева.
В любом случае то время, что мы проводили в gasts-razna и ospitun, нельзя было считать потерянным, потому что в нескольких из них я собрал новые сведения для написания истории. Любое жилье для путешественников, конечно же, всегда располагается на оживленной дороге, и до тех пор, пока эта дорога остается оживленной, его всегда содержит одна и та же семья. Поскольку владелец такого заведения сам, как правило, никуда не выезжает и ему особо нечем заниматься, кроме рутинной работы, его единственное развлечение — слушать те истории, которые рассказывают постояльцы. После этого он пересказывает их другим людям, включая собственных сыновей, которые наследуют его дело. Следовательно, любой владелец постоялого двора знает огромное количество сплетен и историй; некоторые совсем свежие, но большая часть их старые — даже древние — и ведут начало от его дедов и прадедов, передаваясь из поколения в поколение. А еще больше, чем слушать других людей, скучный, поросший мхом домосед любит рассказывать сам. Поэтому я с легкостью вытягивал из всех владельцев гостиниц, готов и румын, великое множество всевозможных рассказов и воспоминаний.
Не все из того, что я слышал, годилось для составления истории, некоторые рассказы были совсем уж невероятные, а кое-что я уже слышал прежде. Тем не менее я иногда просиживал с хозяином у очага до глубокой ночи, пока Геновефа не начинала тревожиться и капризничать и не заявляла рассказчику:
— Эта история ничем не поможет нашим поискам, и вообще, уже далеко за полночь. Пойдем в постель, Торн.
И я был вынужден уходить. Но нельзя сказать, чтобы я многое терял при этом, потому что Геновефа частенько бывала права. Множество этих румынских рассказчиков просто пересказывали варианты древних языческих сказов или мифов. В одном из ospitun владелец торжественно заверил меня:
— Если ты всегда ведешь себя добродетельно, молодой человек, то после смерти обязательно попадешь на Остров Счастья, Авалон, и там будешь пребывать в блаженстве. Однако так уж предопределено, что через какое-то время ты снова должен родиться на Земле в новом теле. Ясное дело, ни один здравомыслящий человек по своей воле не пожелает забыть радости, которые он испытал на Острове Счастья. Поэтому тебя заставят выпить из реки Леты воды, дарующей забвение. Мигом позабыв обо всех радостях, которыми ты наслаждался на Авалоне, ты пожелаешь вернуться на Землю и испытать многочисленные страдания, прожив еще одну жизнь смертного.
— Авалон, bah! — проворчал гот, владелец gasts-razna. — Скажите, пожалуйста! Да римляне — и румыны — всего лишь переделали на свой лад загробный мир готов, Валгаллу. Ведь именно туда, в небесный чертог Вотана, как все еще верят язычники, попадают души избранных, отважных воинов, погибших в битвах. Их поднимают наверх девушки удивительной силы и красоты, которых называют walis-karja, то есть валькириями, и там усопшие продолжают былую героическую жизнь.
Все это я уже знал, но местные готы рассказывали мне и кое-что другое, сообщали неизвестные факты, имевшие непосредственное отношение к моей миссии. Мне рассказали, например, что когда готы покинули свою прежнюю родину на Янтарном берегу, то не кто иной, как король Филимер, повел их в глубь континента на юг, чтобы поселиться в устье Данувия. И, объяснили мне, именно король Амал Счастливый был прародителем династии Амалов.
Я узнал также много интересного об образе жизни и традициях этих древних готов.
— До того как у них появились лошади и они научились ездить верхом, — сказал один старик, — они охотились пешими. Наши предки усовершенствовали простое копье, изобретя вертящееся копье. Охотник полностью обвивал веревкой древко — не слишком сильно, как ты понимаешь, — затем, крепко держа один конец веревки, он бросал ее вперед изо всех сил. Веревка раскручивалась, заставляя копье вращаться в воздухе, поэтому оно летело прямее и точнее и пробивало цель с большей силой.
— Но затем, — добавил другой пожилой гот, — во время долгого исхода, нашим предкам довелось пересекать равнины, где они научились использовать лошадей и освоили верховую езду. Более того, готы охотились и сражались верхом, используя при этом мечи, копья и луки. Но они также изобрели еще одно оружие, которого не знали даже самые лучшие наездники-гунны. Это был sliuthr, длинная веревка с петлей, имевшей на конце подвижный узел. На всем скаку воин-гот мог бросать такую веревку на большое расстояние и сильно затягивать ее вокруг жертвы — неважно, был то зверь, человек или его конь: добыча становилась совершенно беспомощной. Более того, это оружие было еще совершенно бесшумным — что может быть лучше в засаде или когда надо убрать часовых.
За время своего чрезвычайно долгого переселения готы приобрели и другие навыки.
— Наши предки также научились ремеслам древних аланов, даков и когда-то цивилизованных скифов, — рассказывала мне пожилая женщина. — Эти народы теперь уже давно рассеялись повсюду, они вырождаются или вовсе вымерли, но их ремесла живут в умах и руках готов. Наши ювелиры знают, как сгибать и переплетать золотую проволоку в виде прекрасной филиграни, как обухом молоточка выбивать на листе металла рисунок, как заливать финифтью вырезанный узор, как делать подложку под драгоценные камни из листового золота и серебра, чтобы они сверкали лучше природных.