Хищники Аляски

Бич Рекс

– Они ваши, и я иначе не могу поступить. Но я пришла умолять вас о милосердии в отношении моего дяди, слабого и больного старика. Это убьет его.

Рой видел, что глаза ее наполнились слезами, подбородок слегка задрожал и бледные щеки порозовели.

В нем поднялось прежнее желание схватить ее в объятия, страстное желание успокоить ее, погладить с нежной лаской по шелковистым волосам, зарыться лицом в их душистые волны… Но он знал, за кого она на самом деле просит.

Его умоляли отказаться от мести, которая даже не была бы местью, а лишь справедливым наказанием виновных. Его просили, его, мужественного человека, человека Севера, сделать это. Ради чего?

Он пытался спокойно и ясно обсудить положение, но это ему не удавалось. Знай он, по крайней мере, что для нее будет лучше, если освободить того мерзавца, тогда он не стал бы колебаться.

Нельзя же думать об одной своей любви!

Он сам себе удивлялся, не узнавал себя. Он вспомнил, что хотел иметь случай доказать, что он уже не прежний Рой Гленистэр; ну, вот и случай налицо, и он готов пожертвовать собой.

Рой не решался взглянуть на Элен; он переживал самый тяжелый момент своей жизни.

– Вы просите за своего дядю, а также за того, другого. Вы ведь знаете, что если один из них не понесет наказания, то и другой будет освобожден; они связаны нераздельно.

– Пожалуй, мы, действительно, слишком многого просим, – нерешительно заговорил Кид. – Но не довольно ли и того, что уже произошло. Я не могу не восхищаться Мак Намарой, да и ты тоже. Он слишком сильный враг и… и… он любит Элен.

– Я знаю, знаю, – торопливо сказал Гленистэр, останавливая молодую девушку, которая сделала движение. – Довольно, я понял.

Он выпрямился и бросил усталый взгляд на еще не раскрытый пакет; затем снял стягивающую его резинку и, взяв отдельные бумаги, разорвал их одну за другой, разорвал в клочки, не торопясь и без аффектации, и отбросил их в сторону.

Девушка негромко заплакала.

Таким образом он отдал ее своему врагу храбро и решительно, согласно своей натуре.

– Вы правы, и я удовлетворен. А теперь… я очень устал.

Они оставили его стоящим в дверях; последние лучи умирающего дня освещали его худое, загорелое лицо и усталые глаза, которым уже мерещилось впереди великое одиночество.

Он не двигался, пока небо не превратилось в серую завесу, опускавшуюся над еще более темным морем. Тогда он вздохнул и сказал вслух:

– Вот и конец! И я отдал ее ему вот этими руками!

Он протянул их вперед, разглядывая их с любопытством, и впервые заметил, что левая рука опухла, посинела и страшно болела.

Он заметил это как-то объективно, понимая, что требуется медицинская помощь. Ввиду этого он вышел из дома и пошел в город. По дороге он встретил Дэкстри и Симмза, и они пошли вместе, передавая ему лагерные сплетки и слухи.

– Знаешь, ты стал знаменитостью, – говорили они. – Любители необычайного разбирают контору Струве по частям на память, а шведы хотят выбрать тебя в члены конгресса, лишь только нас признают штатом. Они говорят, что ты сумел бы поколотить этих «восточных» сенаторов и вытрясти из них хорошие законы для нас, обиженных.

– Уж если о законах зашла речь, скажу, что страна эта становится чересчур цивилизованной для порядочного человека, – сказал с пессимизмом Симмз. – Тем более теперь, когда наша борьба окончилась и не предвидится больше ничего интересного для взрослого человека. Я пойду на запад.

– На запад? Это зачем? Отсюда Берингов пролив в трех аршинах, – сказал, улыбаясь, Рой.

– Вот еще! Земля, небось, круглая. Тут снаряжается шхуна на двухлетнее плавание около берегов Сибири. Мы с Дэксом хотим выбраться на время за границу.

– Верно, – сказал Дэкстри. – Мне тут стало тесно. Вот уже мостят Переднюю улицу и открыли лавочку, где можно чистить сапоги. Я хочу попасть в такие места, где могу потягиваться и орать, не потревожив какого-нибудь франта во фраке. Поезжай с нами, Рой. Мы можем продать «Мидас».

– Я подумаю об этом, – ответил молодой человек.

Ночь была светлая, и полная луна серебрилась, когда они все вместе вышли из приемной врача.

Рой не разделял воодушевленного настроения своих товарищей, ушел от них и скоро встретился с Черри Мэллот. Он шел с опущенной головой и увидал ее только тогда, когда она заговорила с ним:

– Ну, что, мальчик, кончилось все, наконец?

Слова ее так совпадали с его мыслями, что он ответил ей в тон:

– Да, все кончено, девочка моя.

– Ты ведь не ждешь поздравлений от меня, ведь мы слишком хорошо знаем друг друга. Скажи, приятно ли чувствовать себя победителем?

– Не знаю. Я проиграл.

– Проиграл? Что проиграл?

– Все, кроме золотого прииска.

– Все, кроме… Ах, понимаю. Ты просил ее, а она не захотела?..

Он не знал, какого труда ей стоило говорить ровно и равнодушно.

– Хуже. Пока все еще так ново, мне очень тяжело и, верно, долго так будет. Завтра я возвращаюсь в свои горы к «Мидасу» и к работе и постараюсь начать жизнь сначала. За последнее время я искал новых путей, но теперь глаза мои уже не ослеплены, и я все ясно вижу снова. Она не для меня, хотя я никогда не перестану любить ее. К сожалению, я не умею скоро забывать, как многие другие. Тяжело не ждать ничего хорошего впереди. Ну, а ты как? Что ты собираешься делать?

– Не знаю. Теперь все равно, – темнота скрывала бледность ее лица, и слова звучали ровно. – Иду повидать Бронко Кида; он болен и послал за мною.

– Он не плохой человек, – сказал Рой. – Должно быть, он также собирается изменить образ жизни.

– Может быть, – сказала она, глядя вдаль. – Это зависит от многих обстоятельств.

Она помолчала, затем прибавила:

– Как жаль, что нельзя уничтожить прошлого, начать жизнь сначала и все забыть.

– С этим ничего не поделаешь. Не знаю, почему так устроено, но это так. Мы будем иногда видаться с тобой, не правда ли?