Хищники Аляски
Шрифт:
– Нет, мальчик, я не думаю.
– Я, кажется, понимаю. Пожалуй, так будет лучше, – прошептал он.
Он взял ее мягкие ручки в свою большую руку и поцеловал их:
– Желаю тебе счастья, милая, храбрая, маленькая Черри.
Она долго и неподвижно стояла на месте, пока он исчезал во мраке.
Рой все еще не взял себя в руки и поэтому бродил у берега, не желая участвовать в веселье и радости близких ему людей до тех пор, пока не станет уверен в себе. Его поджидали всюду радостные встречи; и никто не знал, что они неуместны, никто не мог понять его печального настроения.
На мокром песке не слышно было шума шагов, и он незаметно подошел вплотную к женщине, стоящей у самой воды, для него – единственной женщине на свете.
Если бы он видел ее, то непременно свернул бы в сторону города; но она узнала его высокую фигуру, окликнула его, и он подошел к ней, с трудом переводя дыхание.
Радость от неожиданной встречи была так сильна, что делала больно. Он двинулся к ней, потом остановился в нерешительности. Она заметила, что рука его перевязана, и в ней произошла быстрая перемена; она подошла к нему и притронулась ласковым движением к его перевязке.
– Это ничего, совсем пустяки, – сказал он, еле владея собою. – Когда вы уезжаете?
– Не знаю. Еще не скоро.
Он предполагал, что она уедет на следующий же день с дядей и тем, другим, чтобы быть вместе с ними в тяжелое для них время.
Она тепло и с увлечением заговорила:
– Вы поступили сегодня великодушно! Ах, как я рада и как горжусь вами!
– Мне приятно, что у вас последним останется обо мне такое впечатление. Я боялся, что вы будете вспоминать меня в виде дикого зверя, каким я был в то утро. Видите ли, я просто лишился рассудка тогда от ненависти и жажды мести, какие охватывают побежденного человека. У меня ничего не оставалось в жизни. Что за несчастный случай привел вас туда! Это было зверское зрелище, вы не можете понять его.
– Нет, ошибаетесь, я понимаю. Теперь мне все ясно. Я сама пережила и дикую злобу отчаяния, и ликование победы. Вы как-то говорили мне, что новая страна сделала из вас дикаря, и я смеялась над этим. Смеялась и тогда, когда вы сказали, что здесь я сама познаю истину, состоящую в том, что все мы одинаковы и движимы одними и теми же первобытными побуждениями. Теперь мне ясно, что вы были правы, а я была совсем глупой… Я многому вчера научилась.
– Я также многому научился, – ответил он. – Как я бы хотел еще многому научиться у вас!
– Я, я не думаю, чтобы я могла еще чему-нибудь вас научить, – неуверенно проговорила она.
Он сделал движение, как бы желая заговорить, но удержался и заставил себя отвести взгляд в сторону.
– Ну, что? – спросила она, искоса взглядывая на него.
– Я давно уже мечтаю быть достойным вас, мечтаю о том, чтобы вы узнали меня и с лучшей стороны. Но это ни к чему. Я рад, по крайней мере, что жизнь сложилась так, что мы понимаем друг друга. Благодаря вам я узнал самого себя; еще драгоценнее то, что я узнал вас. Когда вы покинете меня, то у меня, по крайней мере, останется это дивное воспоминание.
– Но я не собираюсь уезжать, – сказала она, – то есть, если…
Что-то особенное в ее голосе заставило его перевести на нее взгляд, устремленный на серебристую ленту, протянувшуюся по морю к луне.
У него перехватило дыхание, и он затрясся, как бы от страха.
– Если… что?..
– Если вы не захотите этого.
У него вновь перехватило дыхание, и он затрясся, как бы желая остановить ее; умоляющий голос его оборвался:
– Я не могу этого вынести.
– Разве вы не понимаете? Разве вы не хотите понять? – спросила она. – Я ждала здесь, собираясь с духом, чтобы идти к тебе, раз уж ты не хотел сам придти, мой дикарь.
Она подошла совсем близко к нему и подняла глаза, слегка улыбаясь, трепетная и радостная.
Луна светила ей прямо в глаза, преображая их в бездонные источники, полные любви и обещаний, тех обещаний, которые грезились ему в дивных снах.