Хитмейкер. Последний музыкальный магнат

Моттола Томми

– Пожалуйста, послушай! – убеждал я. – Измени ее, если хочешь. Спой эту песню в своем стиле, с душой, со страстью! Сделай ее своей!

Тогда она вернулась к работе с Уолтером А. и вскоре сделала именно то, о чем я просил. Для подготовки окончательной версии Hero мы пригласили лучшего звукооператора тех лет Мика Гузоски, который и прежде помогал нам с многими хитами. Помню, как сидел рядом с ним за пультом, пока шла запись.

Мэрайя с таким мастерством вложила свою душу в эту песню, что трудно было поверить, будто она изначально относилась к ней довольно прохладно. Отличный текст, прекрасная мелодия, выдающиеся исполнитель и продюсер. В этой песне

было все самое лучшее, и каждый нашел бы в ней что-нибудь для себя, настолько сильный и универсальный посыл она передавала.

Можно было представить, что это песня про маленькую девочку, отец которой является для нее героем. Или что это песня про подростка, которого жизнь проверяет на прочность. Песня словно и правда была о любом человеке, который смело сделал шаг вперед, когда это было необходимо. Она затрагивала душу каждого и могла вызвать душевный подъем как у шестилетней девочки, так и у семидесятилетнего старика. Мэрайя и Уолтер создали произведение искусства, содержащее все ингредиенты, с помощью которых машина компании Sony могла установить новый стандарт в жанре.

И это было очевидно для всех, кроме самой Мэрайи. Она с некоторой опаской слушала сделанную запись Hero. В душе я полагаю, что она на самом деле полюбила ее, но считала, что песня может выставить ее на посмешище в кругах фанатов хип-хопа. Я чувствовал, что дело по большей части было именно в этом, а не в ее отношении к самой песне. В конце концов, никто ее не принуждал, и поработала она от всей души… просто это была работа не в том направлении, куда она стремилась двигаться. Ее следующий альбом – Music Box – был построен на смешении различных стилей, но, с ее точки зрения, Hero в него не вписывался.

А я, напротив, считал, что это и есть недостающий элемент. Как бы волшебный ключик, готовый открыть для нее доступ к любой категории слушателей. С этой песней она кого хочешь могла поймать на крючок. И не только в США.

Обычно артист не может охватить сразу все направления. Он всегда попадает в ту или иную категорию: поп-музыка, современная музыка, ритм-н-блюз, хип-хоп… Никому до того не удавалось оккупировать все ключевые форматы музыкального радиовещания и покорить все демографические категории возможных фанатов. Но с этой песней Мэрайя получила именно то, о чем можно только мечтать в начале карьеры. Все в Sony просто влюбились в эту песню, а потому дело было явно не в том, что это я один впал в самообман насчет ее перспектив в будущем альбоме. Я видел, что не включить Hero в Music Box – это как вычеркнуть из истории Тони Беннета, исполняющего I Left My Heart in San Francisco.

В общем, Мэрайя была не в восторге, но Hero все равно попала в новый альбом. И этот факт еще больше укрепил мою подругу во мнении о том, что я ее чрезмерно контролирую.

Я думаю, что осознание моей правоты пришло к ней постепенно. Сначала Hero стала мировым хитом, и подростки начали писать Мэрайе письма, где многие признавались, что подумывали о самоубийстве, пока не услышали ее голос и не поняли, что в жизни есть вещи, за которые стоит бороться. Потом к ней обратились с просьбой спеть Hero дуэтом с Лучано Паваротти на концерте по сбору средств для Косово. Затем ее просили выступить с этой песней для утешения общественности после опустошительного теракта против Всемирного торгового центра. Наконец, даже Барак Обама захотел услышать Hero на своей инаугурации! В итоге я однажды увидел по телевизору, как она поет ее для своих близнецов, которыми она тогда была беременна…

Мэрайя была еще ребенком, когда

сочинила Hero, и полное понимание значения этого произведения пришло к ней не раньше, чем она повзрослела.

У всех этих успехов была и другая сторона. В очень многих случаях артисты отвергали советы, которые я им давал, основываясь на своих инстинктах. Приведу отличный пример. Приблизительно в то же самое время я посетил Майами, чтобы пообщаться с Глорией Эстефан у нее дома на острове Стар. Тогда и состоялся разговор, подобного которому в нашей совместной работе прежде не случалось.

Все предыдущие месяцы мы с Эмилио обсуждали то, в каком стиле должен быть выдержан будущий альбом Глории. Это было критически важное время, поскольку мы уже приобрели определенный «импульс», и каждый новый альбом привлекал все больше пылких фанатов из все более широких слоев общества. Продажи тоже постоянно возрастали. Железо было уже горячо, время было ковать. В тот момент Глория могла выпустить поп-альбом, дополнить его мировым турне – и это с легкостью удвоило бы продажи ее предыдущего диска. Но у Эмилио было другое предложение – записать новый альбом полностью на испанском, отдавая дань уважения кубинским корням артистки.

Я уже слышал, как Глория поет песню под названием Mi Tierra, и счел ее просто потрясающей. Но выпускать полностью испаноязычный альбом прямо тогда было рискованным шагом. Это могло сузить ее аудиторию как раз в тот момент, когда мы планировали шаги, чтобы добиться радикально противоположного. Было бы намного разумнее выпустить такой альбом по следам крупного успеха в более традиционном поп-направлении. Мои коллеги в Нью-Йорке, а равно и наши представители в заграничных офисах – все были в равной мере критически настроены по отношению к предложенному Эмилио неожиданному маневру.

Я знал, что этот вопрос придется разрешить во время моего следующего визита к Глории в Майами. Эмилио был того же мнения. Когда я приехал, было видно, что он взволнован.

– Глория хочет поговорить с тобой наедине, – сказал он.

Мы все были как семья, но отношениями с Sony у них ведал Эмилио, и Глории прежде не было нужды в том, чтобы обращаться с подобными вопросами напрямую ко мне. Не говоря уже о том, чтобы делать это в приватной обстановке. Когда мы расположились на заднем дворе их дома, то поначалу застыли в неловком молчании. Мы сидели под пальмами, вокруг плескалось море, но все же в тропической атмосфере ощущался нервный холодок. Стоило нам начать беседу, как я неожиданно обнаружил в Глории качество, которое трудновато описать словами. Но я постараюсь. Это была стальная непреклонность – качество, которое, вероятно, всегда у нее было, но особенно ярко проявилось после аварии. Психологическое напряжение закалило Глорию морально, а изнурительные тренировки реабилитации – физически. Ее личность как будто приобрела новое измерение. В тот раз она сразу же перешла к делу и прямо заявила, что хочет записать следующий альбом полностью на испанском.

– Послушай, Глория, – отвечал я. – Это отличная идея. Она мне нравится! Да и музыка просто невероятно хороша. Но давай просто сделаем еще один поп-альбом – сейчас, когда для этого есть благоприятные условия. А альбом на испанском выпустим сразу после этого. Успех первого из двух послужит мотором для второго.

– Я хочу начать с альбома на испанском, – твердо сказала она.

Она произнесла это безо всякой агрессии, но я внезапно почувствовал себя чем-то вроде штанги, которую она твердо вознамерилась поднять.