Хитрый бурундук

Вязала мне мама варежки, тёплые, из овечьей шерсти.

Одна варежка уже готова была, а вторую мама до половины только связала – на остальное не хватило шерсти. На улице холодно, весь двор замело снегом, гулять меня без варежек не пускают – боятся, что отморожу руки. Сижу я у окна, смотрю, как синицы прыгают на берёзе, ссорятся: наверное, не поделили жучка. Мама сказала:

– Подожди до завтра: утром пойду к тёте Даше, попрошу шерсти.

Хорошо ей говорить «до завтра», когда я сегодня

Вошёл дядя Федя, снег веником отряхнул и говорит:

– Мария Ивановна, там дрова на верблюдах привезли. Будете брать? Хорошие дрова, берёзовые.

Мама оделась и пошла с дядей Федей смотреть дрова, а я выглядываю из окошка, хочу увидать верблюдов, когда они выезжать будут с дровами.

С одной подводы дрова выгрузили, верблюда вывели и привязали у забора. Большой такой, лохматый. Горбы высокие, как кочки на болоте, и набок свешиваются. Вся морда верблюда покрыта инеем, и губами он что-то всё время жуёт – наверное, хочет плюнуть.

Смотрю я на него, а сам думаю: «Вот у мамы шерсти на варежки не хватает – хорошо бы остричь верблюда, только немножко, чтобы он не замёрз».

Надел я быстро пальто, валенки. Ножницы в комоде нашёл, в верхнем ящике, где всякие нитки, иголки лежат, и вышел во двор. Подошёл к верблюду, погладил бок. Верблюд ничего, только косится подозрительно и всё жуёт.

Залез я на оглоблю, а с оглобли сел верхом между горбами.

Повернулся верблюд посмотреть, кто там копошится, а мне страшно: вдруг плюнет или сбросит на землю. Высоко ведь!

Достал я потихоньку ножницы и стал передний горб обстригать, не весь, а самую макушку, где шерсти больше.

Настриг целый карман, начал со второго горба стричь, чтобы горбы были ровные. А верблюд ко мне повернулся, шею вытянул и нюхает валенок.

Испугался я сильно: думал, ногу укусит, а он только полизал валенок и опять жуёт.

Подравнял я второй горб, спустился на землю и побежал скорей в дом. Отрезал кусок хлеба, посолил и отнёс верблюду – за то, что он мне дал шерсти. Верблюд сначала соль слизал, а потом съел хлеб.

В это время пришла мама, дрова выгрузила, второго верблюда вывели, моего отвязали, и все уехали.

Мама меня дома бранить стала:

– Что же ты делаешь? Ты же простынешь без шапки!

А я правда забыл надеть шапку. Вынул я из кармана шерсть и показал маме – целая куча, совсем как овечья, только рыжая.

Мама удивилась, когда я ей рассказал, что это мне дал верблюд.

Из этой шерсти мама напряла ниток. Целый клубок получился, варежку довязать хватило и ещё осталось.

И теперь я хожу гулять в новых варежках.

Левая – обыкновенная, а правая – верблюжья. Она до половины рыжая, и когда я смотрю на неё, то вспоминаю верблюда.

Зимой в Казахстане видел я верблюжий караван. Верблюды глаза от снега закрыли и шли навстречу метели. На первом верблюде, вожаке, сидел мальчик. Он держался за горб и тоже глаза зажмурил.

А вожак шёл с открытыми глазами.

Вся шерсть у верблюдов заиндевела, на морде сосульки выросли, и ресницы покрылись белым инеем. На последнем верблюде нагружена была войлочная юрта.

Ветер раздувал войлок, как парус, и верблюд наклонялся в одну сторону. Видно, издалека шёл караван, и тяжело было верблюду, он тихо стонал.

Караван скрылся в степи, а я всё удивлялся: верблюды такие большие и покорные, даже маленького мальчика слушаются…

Весной подул южный ветер, снег намок, и верблюды стали задумчивые.

Их погоняют, кричат, а они стоят на месте, жуют жвачку и смотрят куда-то далеко, о чём-то мечтают.

Потом снег остался только в оврагах. Бугорки просохли.

Степь стала рыжая от прошлогодней травы. Прилетели жаворонки, орлы, кулички.

Суслики стояли жёлтыми столбиками у норок и звонко свистели.

Степь проснулась и зазвенела.

И тут верблюды взбесились. Они убежали в степь, подальше от людей. И там бегали, кувыркались, оставляя на траве клочки зимней шерсти.

Однажды я услышал, как за холмом кто-то топчется, от пыли не видно кто.

Я подошёл поближе, а это верблюды отплясывают. То передними ногами топнут, то задними. То передними, то задними. Передними, задними…

Верблюды танцевали танец весны. Они радовались, что прошла зима, греет солнце и они живы.

На дворе шёл снег, было холодно.

Но я знал, что в Казахстане сейчас весна. И так мне захотелось увидеть, что делается там весной, что я пошёл на вокзал, купил билет и поехал.

Сначала поезд мчался среди лесов. И вечером закат был багровым от мороза.

На Волге мокрый ветер качал деревья, грачи уже прилетели и ходили по полям.

В Казахстане снег лежал в ямках около телеграфных столбов.

Весенний верблюд нюхал рельсы и линял. А на одной станции продавали кисель, и дикие осы садились на руки, и в степи родился голубой верблюжонок, слабенький и слепой.

Я спросил казаха, когда у верблюжонка глаза откроются.

– Как откроются, его в сарае запрут, – сказал он.

Я удивился:

– Он, наверное, погулять захочет?

– Нельзя ему погулять, – вздохнул казах и рассказал, что у верблюжонка кожа на пяточках ещё нежная, а в степи скорпионы под камнями притаились, и змеи, и ядовитый паук каракурт. И все они только и ждут, чтоб верблюжонок в степь убежал.