Шрифт:
Афины. Холм Пникс. На большой серый камень забрался человек изрядно похожий на сына Пана – толстяка Силена и закричал, широко раздувая ноздри:
– Граждане Афин! По воле Зевса Всемогущего решили вы построить храм в честь достославного Диониса! Слава вам, боги! Слава вам, граждане Афин! Вы ищете того, кто возведёт храм, какого не видела ещё ойкумена. Я – тот человек! Я – из рода Эрхетея, предок мой строил Гекатомпедон. Я умею возводить храмы лучше всех! Сам Апполон благоволит мне! Мне знакомы все скульпторы Афин! Я…
Солнце, поднимаясь на самый верх бледного неба, нещадно палило и раскаляло безжалостным жаром: камни, поникшую от летнего зноя листву, порыжевшую траву, мраморные скамьи, на коих сидели знатные люди Афин. Людям тоже крепко доставалось
Один из знатных граждан Афин – Перикл, сидевший как раз напротив ораторского камня, всматривался в лица красноречивых строителей, но прислушаться к их речам ему мешал назойливый крик за спиной. Какой-то человек с опухшим лицом, в поношенной грязной тунике орал истошно.
– Перикл – трус! Эфиальт выше его! Перикл ненавидит и боится Эфиальта! Эфиальт говорит народу правду, а Перикл врёт!
Сам же Эфиальт, стоящий недалеко от Перикла и иногда громко выкрикивающий слова одобрения оратору, обернулся и кивнул старшине стражников – чего, мол, смотришь сквозь пальцы на сущее безобразие. Старшина поднялся и хотел прогнать крикуна, но Перикл жестом остановил его. Крикуну только того и надо: стоит стражникам утащить его с холма, этот подлец начнёт бегать по городу и кричать на каждом углу:
– Перикл боится правды! Каждого, кто говорит правду, Перикл отдаёт на растерзание стражникам!
И сотни свидетелей подтвердят это, так что лучше сидеть и не обращать на крикуна внимания. Внимание известного человека – это именно то, что горлопан сейчас так старательно выпрашивает. А если будешь кормить ворона с руки, так он непременно клюнет тебя в глаз. Это любому известно.
Афинские граждане наконец выбрали строителя – того самого толстяка из рода Эрхетея, и довольный победитель под радостные крики толпы распорядился принести в жертву богам своего лучшего быка. Перикл пошёл вместе со всеми на площадь перед храмом Зевса. Подлый крикун шёл сзади, словно привязанный и бубнил:
– Перикл трус! Эфиальт выше его!
Раб Перикла Авасий хотел бросить в наглеца камень, но Перикл так рассердился на раба за этакое вполне разумное желание, что топнул ногой и велел Авасию убираться домой.
На площади жрецы уже закололи быка и теперь разделывали тушу. Красное мясо лежало на серых камнях площади рядом с почерневшей кровавой лужей. Главный жрец, отбиваясь от роя назойливых мух, собирал на бычью шкуру внутренности убитого животного. Внутренности никак не хотели ложиться в нужное место и постоянно сползали на грязные камни. Грязь с камней липла на влажные кишки. Грязные кишки то и дело выскальзывали из рук жреца. Но всё-таки он одолел их и велел рабам нести набитую требухой шкуру к жертвенному костру. Жаркий костёр, получив жертву, немного потух, а потом разгорелся снова. Это был знак того, что Зевс принял подношение. И хотя у костра жара была неимоверная, но жрец не отходил от огня и постоянно брызгал на дымившуюся шкуру красное вино. Потом жрец обернулся и махнул рукой. Стоявшая безмолвно толпа загудела и взорвалась, словно уставший сдерживать кипящую лаву вулкан. Люди побежали к лежащему на камнях мясу. Каждый старался отрезать кусок получше, поэтому около мяса случилась приличная давка. Счастливцы вылезали из гомонящей кучи с улыбающимися лицами и кусками тёплого мяса в окровавленных руках. Эфиальт всегда был с народом, а потому ухватил смачный кус одним из первых. Потом люди насаживали мясо на медные пятизубцы и жарили у жертвенного огня. Рядом с Эфиальтом жарил свой кусок старшина медников Дитилас. Они весело переговаривались.
Скоро
– Я убью тебя…
А сидевший чуть поодаль от него спартанский посланник Лакед кривил своё обветренное лицо в презрительной усмешке. Спартанец презирал и ненавидел всю эту свору никчёмных и суетливых афинян, и лишь крайняя нужда заставляла его жить в этом городе. Презирал спартанец и усевшихся рядом с ним усталых посланников скифского царя Скила.
Перикл тоже не участвовал в общем пиршестве, но он долго смотрел на радующийся народ и пошёл к своему дому только тогда, когда стало заметно темнеть. Крикун не оnставал его, он шёл следом, словно тень бога Танатоса, которая всегда неотступно следует за человеком с первого дня жизни до самой смерти. Когда Перикл пришёл домой, было уже совсем темно. Крикуна во двор не пустил Авасий, и тот теперь драл горло около ворот.
– Авасий, – Перикл указал рабу пальцем на ворота, – возьми факел и проводи его домой.
– А надо ли, хозяин? – скривился раб, отгоняя от левой руки мух, падких на свежую чуть запёкшуюся кровь. – Кто он такой, чтоб я его провожал? Не много ли чести? Глупую собаку бьют, а не провожают. Может, лучше камнем его, чтоб знал на кого тявкать…
– Проводи, – строго сказал Перикл. – Долг каждого гражданина заботиться о своих гостях и провожать их от своего дома со светом. Сам знаешь – как темно ночью на улицах Афин. И прекращай рассуждать, а делай то – что тебе велят. Что-то ты сегодня слишком разговорился.
Авасий пошёл за факелом, а Перикл поднялся на террасу и сел там. Внизу за стеной двигался огонь. В тёмно-желтых отсветах пламени хорошо были видны две чуть сгорбившиеся фигуры, очень похожие на глупых серых ворон. Впереди с факелом в руке шёл раб Перикла, а за ним тот самый крикун. Крикун, хотя и склонил голову, но в походке его было что-то торжественное, будто это шёл воин – с честью исполнивший свой долг на браном поле.
Перикл смотрел в его спину и думал, но думал не о крикуне, а о том, чьё имя тот сегодня повторял многократно. Перикл думал об Эфиальте. Когда-то они вместе взялись усмирять непомерно разрастающуюся власть некоторых знатных аристократов из ареопага. Ареопаг всё меньше спрашивал совета у афинского народа и решал только сам все важные вопросы, порой даже не обращая внимания на недовольство простых граждан. Эфиальт с Периклом восстали против засилья ареопага.
– Всё должен решать демос! – каждый день кричал с камня Эфиальт. – Только народ имеет право принимать решения о судьбе города! Только народ! Мы должны прогнать Фукидида со всей его сворой прочь из города! Нам не нужен никакой ареопаг! Мы – суд! Всё решаем мы – все вместе! Единственная власть в городе – это афинский народ!
Кто-то сказал, что Эфиальт поит простых людей неразбавленным вином обещаний их скорого могущества, а от неразбавленного вина всегда бывает тяжёлое похмелье. И это непреложная истина. Перикл же не любил пустых обещаний и хотел найти золотую середину в вопросе управления городом. Он несколько раз предупреждал Эфиальта о неразумности скорых и популярных у толпы решений, но тот только отмахивался. Эфиальт провел несколько народных собраний, где всячески порочил ареопаг во главе с Фукидидом. Народ слушал речи умелого оратора, затаив дыхания, а потом громко орал в знак почитания и поддержки. Перикл всё чаще стал спорить с Эфиальтом, доказывая, что без умелого кормчего триера далеко не уплывёт – кто-то должен управлять работой гребцов. Эфиальт не соглашался и продолжал заигрывать с орущей толпой.