Хизер превыше всего
Шрифт:
Карен уже приготовилась оставить свою многолетнюю работу в издательском бизнесе – довольно нудную, с каждодневными сплетнями и редко выпадающими контактами с самими авторами. Да и бизнес был, строго говоря, не совсем издательский. Ради него в свое время она перебралась в Нью-Йорк, однако конкуренция там оказалась настолько непрошибаемой, что пришлось довольствоваться временными договорами, а затем сместиться в смежную сферу пиара, дававшую, в дополнение к умеренному гламуру кинопремьер и ресторанной критики, возможность приблизиться к манящему книжно-журнальному миру. Естественно, она всем представлялась как редактор, поскольку никто не понимал, чем занимается копирайтер, да еще на фрилансе. К тому же однажды ее, недослышав, сочли как раз-таки редактором и отреагировали довольно бурно. На самом деле Карен оставалась глубоко за кулисами, организуя
Неожиданный успех на этой случайной ниве дополнительно высветил отсутствие у нее как интереса, так и способностей к занятию, выбранному в качестве основного. В отличие от своего шефа она так и не сумела избавиться от провинциальных повадок и научиться очаровывать собеседника, небрежным жестом сдвигая солнечные очки на макушку. Поэтому, поняв, что Марк может потребовать от нее превращения в жену и мать, Карен ощутила приятное возбуждение. Ведь домохозяек в обычном смысле на Манхэттене нет, и можно будет полноценно самореализоваться, работая волонтером в школе, строя семейное гнездышко и руководя прислугой.
Когда за две недели до свадьбы повышение Марка отменили, потрясенная Карен даже подумывала, не отказаться ли от замужества. Усевшись среди ночи на кухне, чтобы расписать все доводы за и против, она вдруг с ужасом осознала, что, похоже, выходит замуж только ради денег. Но она же не настолько плохой человек! Она ведь знает, что такое любовь, и испытывает ее, когда Марк с нею рядом. И ребенка она хочет не потому, что потом будет поздно – она хочет ребенка именно от Марка. Это крайне важно; на самом деле это был единственный пункт, который она занесла в свой список. Но составлять список оказалось очень увлекательно: Карен сама удивилась, почему ей до сих пор не хватало духу изложить свои желания на бумаге.
Марк стал богатым по всем стандартам, кроме собственных. На работе он славился завидным талантом предсказывать, над каким активом нависла угроза. Он умел математически обосновать отсутствие добавленной стоимости у акций, бондов, недвижимости и особенно компаний, что делало такие активы уязвимыми, а его рекомендации помогали клиентам зарабатывать или, как минимум, стимулировали финансовые операции. Тем не менее разбогател он не поэтому: ему повезло войти в рабочую группу, получившую гигантские комиссионные за привлечение крупных средств для некоего университетского фонда. Так что и черт бы с ним, с этим дурацким повышением, едва не разрушившим его свадьбу, ведь он так и так оказался в нужное время в нужном месте, и в результате год у них был безумно удачным. А потом у них был еще один удачный год. И еще один, и он заработал не просто много, а очень много, и дальше уже можно было ни о чем не беспокоиться. Он не относился к числу самых богатых парней Нью-Йорка, но мог себе позволить все то же, что и они, разве что не мелькал на страницах глянцевых журналов.
Марк, конечно, желал большего, например, купить загородный дом или получить одну из тех премий, что дают за щедрую помощь добрым начинаниям, однако он был счастлив, что у Карен нет светских запросов, а богатство она воспринимает как нечто само собой разумеющееся, словно с ним родилась и не должна никому ничего доказывать. Ему это в ней нравилось, и он даже немножко завидовал ее врожденной скромности и однажды спросил напрямик, почему Карен совсем не тянет на публику. Как-то ночью, когда, выпив бутылку очень дорогого вина, они лежали, отдыхая после любовных объятий, Карен призналась, что никогда не соперничала с другими женщинами, предпочитая отступить в сторону и оставаться заинтересованным зрителем. Она никогда не понимала, сказала она Марку тихим голосом, глядя на него затуманившимися глазами, чем это плохо. Она отказывалась сплетничать, так как ей и самой довелось один раз стать объектом особо грязного слуха: будто бы она однажды приехала в некий загородный дом и гостила там, не будучи приглашенной. Этот слух затем плавно перетек в измышления насчет сделанной ею пластики то ли носа, то ли груди, и во всех сплетнях ее характеризовали как даму крайне озабоченную. С чего вдруг
В сорок первый день рождения Марка Карен разбудила его, лаская губами под простыней. Потом, уже почистив зубы, она вернулась в постель, свернулась клубочком у него под боком и сообщила, что беременна. Марк пришел в восторг, несмотря на понятную вялость, и несколько приободрился, когда Карен серьезно и деловито заговорила о том, что им теперь понадобится квартира побольше. Всю прошедшую неделю она планировала, как сообщить ему эту новость, и теперь, когда его реакция оказалась вполне восторженной, у нее даже голова закружилась от облегчения.
Марк был на седьмом небе: он обеспечил красавице Карен жизнь, которой та хотела, у него есть семья, а теперь будет и наследник; но в окончательный восторг его привела способность Карен мгновенно переключиться с секса на чистую прагматику. Отчего он снова захотел ее, хотя и сомневался, не навредит ли ей это в ее положении. Карен только посмеялась над его опасениями. Она по-прежнему считала Марка забавным, а когда они занялись любовью, он заметил, что ее тело немного изменилось и что это ему нравится. Он догадался, что, кончая, она отпускает все свои страхи и словно растворяется в теплом ожидании.
Беременность Карен протекала спокойно, и за эти месяцы не произошло ничего, кроме их переезда в здание с десятью апартаментами на западной стороне Парк-авеню, в одном из действительно приличных районов Манхэттена. Квартира с тремя спальнями балкона не имела, зато помещалась всего этажом ниже пентхауса, и из нее открывался вид на крыши роскошных особняков из темно-коричневого песчаника, почти без единой послевоенной постройки, с сетевой кофейней на каждом углу, или с магазином оптики, или продуктовым магазином, напоминающим лавочки былых времен, с редкими высотками, в которых сохранились старинные лифты со сверкающими латунью дверями.
Правление кондоминиума оказалось жестким и несговорчивым, оно упиралось как могло, пока Марк не самоустранился, позволив животу и обаянию Карен пересилить их упертость. Дочка родилась в больнице Ленокс-Хилл в положенное время и в присутствии Марка, после чего водворилась в подобающим образом оборудованной детской, а Карен обзавелась несколькими подругами, как только стала ходить на курсы подготовки к родам и присматривать коляску. Дочку назвали Хизер. Марку понравилось, что это имя созвучно его шотландским корням [1] , что вообще-то явилось чистым совпадением: Карен наткнулась на него в какой-то книге и уверовала, будто никогда не встречала некрасивую Хизер.
1
Имя Хизер (Heather) буквально значит «вереск». – Здесь и далее прим. перев.
В отличие от подруг Карен скоро уволила няню, поняв, что кормление грудью, бессонные ночи и наблюдение за развитием младенца ее совсем не тяготят. Наоборот, она с готовностью принимала любые капризы дочки, радуясь каждому контакту с ней, пусть и в три часа ночи, видя в этом восхитительную возможность дотронуться до дочки, услышать ее запах. Удовольствие, которое ей дарила Хизер, превосходило все остальные; девочка росла, а Карен, по-прежнему отказываясь от помощи прислуги, скрупулезно фиксировала каждый ее день, делая записи и иллюстрируя их фотографиями. Она никому их не показывала – ей хватало того, что первоисточник всегда рядом. Когда Хизер исполнилось четыре года и она наконец-то пошла в детский сад – самый продвинутый, хотя, возможно, и не самый престижный, – целый день проплакала не она, а Карен. Те несколько часов, которые Хизер ежедневно проводила в саду, ее мама, тоскуя, лежала в постели, оживая, только когда приходило время забирать дочку – то есть снова держать ее за руку, или печь вместе с ней печенье, или смотреть мультики, или просто гулять в парке.