Хижина дяди Тома (другой перевод)
Шрифт:
— Ну вот, дело сделано! — сказал торговец, поднимаясь из-за стола.
— Да, сделано… — задумчиво повторил Шельби, глубоко вздохнув. — Решено и сделано…
— Мне кажется, вы не слишком этому рады, — заметил торговец.
— Хеллей, — ответил Шельби, — я надеюсь, что вы не забыли: вы честью своей клялись, что не продадите Тома, не узнав предварительно, в какие руки он перейдет.
— А разве вы сами не продали его торговцу «живым товаром»? — ехидно спросил Хеллей.
— Вы отлично знаете, что меня вынудили обстоятельства! — почти крикнул Шельби.
— Вот видите… А меня тоже могут вынудить обстоятельства, — насмешливо
Вспомнив утренние рассуждения торговца о гуманности, Шельби отнюдь не почувствовал себя успокоенным этими уверениями. Он без дальнейших разговоров распрощался с торговцем и закурил сигару.
Глава V
Что чувствует живая собственность при перемене владельца
Супруги Шельби удалились к себе в спальню. Мистер Шельби, сидя в удобном кресле, просматривал письма, прибывшие с вечерней почтой, а его жена, стоя перед зеркалом, распускала волосы, которые Элиза так искусно уложила перед отъездом своей госпожи в гости. Заметив бледность и расстроенный вид своей служанки, миссис Шельби отпустила ее на весь вечер, посоветовав лечь в постель. Необходимость самой расплетать волосы напомнила ей утренний разговор с Элизой, и она повернулась к мужу.
— Скажи, Артур, кто этот грубый и невоспитанный человек, которого ты сегодня пригласил к столу?
— Его имя — Хеллей, — ответил Шельби, беспокойно повернувшись в кресле и не поднимая глаз от письма.
— Хеллей?.. А кто он такой? И разреши мне спросить, зачем он явился к нам?
— Это человек, с которым мне приходилось вести дела, когда я в последний раз был в Нахчецце, — ответил Шельби.
— И этого достаточно, чтобы он позволил себе явиться к нам к обеду и держаться так, словно он находится у себя дома?
— Я пригласил его, — сказал Шельби. — Мне нужно было произвести с ним расчеты.
— Он работорговец? — спросила миссис Шельби, заметив, что муж ее чем-то смущен.
— Почему ты так думаешь, дитя мое, и к чему этот вопрос? — И Шельби на этот раз прямо посмотрел в лицо жены.
— О, только потому, что Элиза после обеда прибежала ко мне страшно взволнованная. Плача и рыдая, она рассказала мне, что ты беседуешь с торговцем рабами и что он предлагает тебе продать ему ее мальчика. Подумать только! Такая глупенькая!
— Вот как? — произнес мистер Шельби и на несколько мгновений словно целиком углубился в чтение письма, не замечая, что держит его вверх ногами.
«Все равно рано или поздно, а сказать придется», — думал он.
Миссис Шельби продолжала расчесывать волосы.
— Я сказала Элизе, — снова заговорила миссис Шельби, — что она просто дурочка со своими нелепыми страхами. Я сказала ей, что ты никогда никаких дел не имеешь с этими торговцами. Я ведь знаю, что у тебя не может быть намерения продать кого-либо из наших рабов, тем более такому человеку.
— Правильно, Эмилия, — ответил Шельби. — Я и сам всегда так думал и рассуждал. К сожалению, мои дела сейчас в таком положении, что мне не избежать… Мне придется продать кое-кого из моих слуг.
— Продать этому отвратительному человеку, Артур? Это невозможно! Ты шутишь, Шельби!
— Мне очень грустно, но я должен признаться
— Как? Нашего Тома? Этого доброго, преданного человека, который с юных лет был твоим верным слугой? О Шельби!.. Да ведь ты к тому же обещал освободить его… Мы оба обещали ему это, говорили об этом сотни раз. Если это правда, я готова поверить всему. Могу поверить даже, что ты способен продать крошку Гарри, единственного ребенка несчастной Элизы! — воскликнула миссис Шельби с болью и возмущением.
— Ну, раз тебе все равно придется узнать… Да, я договорился продать Тома и Гарри. И я, право, не знаю, почему ты так возмущаешься мною, словно я какое-то чудовище. Ведь я делаю только то, что многие другие делают ежедневно.
— Но почему ты остановил свой выбор именно на них? — спросила миссис Шельби. — Почему ты продаешь именно этих, а не других, если ты вообще вынужден продавать?
— Потому что за них была предложена самая большая сумма, вот почему. Я, конечно, мог сделать и другой выбор, если бы ты дала свое согласие. Этот человек предложил очень высокую цену за Элизу. Тебе бы это больше пришлось по душе?
— Что за негодяй! — вскрикнула миссис Шельби.
— Разумеется, я ни на секунду об этом даже не подумал. Я ни за что не сделал бы этого, чтобы не огорчить тебя. Зачти в мою пользу хотя бы это.
— Дорогой мой, — проговорила миссис Шельби, уже совершенно овладев собой. — Прости мою резкость. Я была поражена и совершенно не подготовлена к этому известию. Но ты все-таки разрешишь мне сказать хоть несколько слов в защиту этих несчастных созданий. Том — такой благородный, такой преданный человек! Мне кажется, Шельби, если бы понадобилось, он отдал бы за тебя свою жизнь.
— Знаю и верю этому. Но что пользы об этом говорить: у меня нет другого выхода.
— Почему не пожертвовать лучше деньгами? Я готова взять часть на себя. О Шельби, ведь я добросовестно старалась выполнять свой долг по отношению к этим несчастным, доверчивым и зависимым существам. Я заботилась о них, обучала их, внимательно следила за их жизнью и бывала посвящена во все их маленькие горести и радости!.. Как покажусь я им теперь на глаза, если мы из-за какой-то ничтожной, жалкой выгоды продадим такого преданного, чудесного, достойного доверия человека, как этот бедный Том, и в одно мгновение лишим его всего, что мы сами научили его любить и уважать? Я старалась внушить этим людям сознание долга по отношению к семье, говорила им о взаимных обязанностях мужа и жены, родителей и детей… Как же я перенесу это?.. Я вынуждена буду открыто признать, что там, где дело идет о денежной выгоде, мы не считаемся ни с долгом, ни с семейными связями, как бы святы они ни были… Я говорила с Элизой о ее мальчике, объясняла ей, что ее долг охранять его и воспитывать в правилах нравственности. Что же я теперь скажу ей, если ты вырвешь у нее ребенка и отдашь его во власть подлого, лишенного совести человека? И все это только ради денег? Я говорила ей, что человек дороже всех денег на земле. Как же ей в будущем верить моим словам, если она увидит, что мы, в прямое противоречие всему говорившемуся мной, продаем ее ребенка, зная, что тем самым мы обрекаем его на гибель?