Хладные легионы
Шрифт:
«Тебя там не было, Нантара. У нас не осталось выбора. Нельзя построить империю без…»
«…детоубийства».
«Цивилизация не возникает в одночасье. Приходится…»
«Ты читаешь мне нотации про невежество и ложь. Взгляни на себя без самообмана, Нам, и скажи мне, кто из нас двоих погряз во вранье».
И так далее.
Таким образом, несмотря на суровое здравомыслие, Арчет рано научилась обходить тему магии стороной, пропускать ее мимо ушей; впоследствии избавиться от этой привычки оказалось очень трудно. Когда Флараднам и Грашгал начали в своей характерной манере – урывками, рассеянно – обучать ее кириатским наукам, стало ясно, что первые пятнадцать или около того лет жизни оставили на ней несмываемое клеймо. Магия по-прежнему казалась… ну, магией, даже когда таковой не была. И что-то в глубине ее души – наверное, что-то человеческое,
– Ты задумалась, дитя мое? Или тебе просто плохо без наркотика?
Мрачный и язвительный бестелесный голос донесся сквозь разогретый солнцем воздух до ее ушей. Будто сама крепость Ан-Монал с ее глубоко укоренившимся фундаментом заговорила с последней, кто остался от народа кириатов.
Она закрыла глаза.
– Манатан.
– Догадаться легко, не правда ли? – Как обычно, голос Кормчего, покровительственный и успокаивающий, звучал почти по-человечески, но в конце каждого слога интонации чуть понижались, словно у говорящего перехватывало дыхание, и он вот-вот мог сорваться на крик. Будто в любой момент – прямо посреди фразы – осмысленная речь могла превратиться в пронзительный визг стали на точильном колесе. – Или ты теперь веришь в ангельское присутствие и божественную благодать Откровения? Местные уже забрались тебе в голову, дочь Флараднама?
– У меня есть собственное имя, – огрызнулась она. – Может, время от времени будешь им пользоваться?
– Арчет, – покладисто согласился Кормчий. – Ты не могла бы оказать любезность и присоединиться ко мне в кабинете твоего отца?
Нужная дверь была в стене позади Арчет, почти рядом с тем местом, где она решила посидеть. Полукровка повернула голову и взглянула на черную, усыпанную заклепками массивную плиту. Потом опять устремила взгляд вперед и на некоторое время погрузилась в созерцание заходящего солнца. И снова принялась грызть яблоко.
– Если это задумано как неповиновение, дочь Флараднама, у тебя плоховато получается дать мне сдачи. Возможно, стоит отказаться от трезвенности – это не лучшая стратегия на данный момент. От нее никакого толку. А ты еще слишком молода и уязвима.
Она проглотила полный рот яблочной мякоти.
– Чего тебе надо, Манатан? Уже смеркается.
– А твоя свита у реки не станет ждать? Что-то я сомневаюсь, госпожа моя кир-Арчет.
Титул сочился иронией, или, по крайней мере, так казалось – с Кормчими невозможно знать наверняка. Но остальная часть фразы Манатана, несомненно, представляла собой образец преуменьшения. Не стоило и на миг сомневаться, что имперский речной фрегат «Меч божественного правосудия» останется на месте, пока госпожа кир-Арчет из клана Индаманинармал не решит прервать свое общение с прошлым в Ан-Монале, в какое бы время дня или ночи это ни случилось. На капитана судна и командира отряда морских пехотинцев сам император возложил обязанность беречь ее жизнь как собственные, и хотя святой надзиратель, сопровождающий экспедицию, в теории не был связан приказом светского владыки, он молод, неопытен и явно испытывал к ее персоне безграничное почтение. Ничего удивительного: пусть кириаты давно ушли из мира, их статус и мистический ореол сопровождали Арчет, как аромат духов сопровождает придворную даму. Сменится множество поколений, прежде чем слава кириатов – а вместе с ней и положение Арчет – ослабеют.
Время от времени она задавалась вопросом, как это будет – когда последнее поколение тех, кто помнил кириатов и их уход, окажется в могиле, и воспоминания о ее народе останутся лишь в томах имперской библиотеки.
Будет ли она в здравом уме к тому моменту?
Тень железного дерева протянулась и наконец коснулась мыска ее сапога.
– Дочь Флараднама, – резко сказал Манатан.
– Да-да. – Она оторвалась от стены и встала. Швырнула огрызок яблока через двор. – Я тебя слышу.
Речной фрегат изначально предназначался для использования не кем иным, как его величеством Акалом Химраном Великим, который до вмешательства советников хотел назвать корабль «Крокоёбом»; выделенные ему каюты выглядели лучше особняков некоторых местных аристократов, у кого Арчет гостила за время странствий. Сын Акала, Джирал, ныне Джирал Химран II, после смерти отца ступал на борт фрегата всего пару раз, но не приказал его списать или переоснастить для других целей. Обстановка со всей ее царственной роскошью осталась нетронута. В салоне была библиотека во всю стену, по другую сторону – ниша, предназначенная для карт, а также стол на дюжину человек рядом с широким кормовым окном. По углам, будто часовые, высились богато изукрашенные астролябии и телескопы, на стенах висели портреты важных исторических деятелей из императорского рода Химранов.
То, что самые древние из них были лишь овцекрадами и горными бандитами, притворный художник деликатно проигнорировал, так что все предки носили не соответствующие эпохам венцы или короны для придания их образам должного величия. Озаренные светом зажженных ламп, они создавали в каюте что-то вроде торжественного темного фона для собрания, созванного Арчет.
Не менее серьезные лица смотрели на нее из-за стола. Может, галерея портретов оказывала именно то влияние, которое замыслили ее устроители, или дело в близости Ан-Монала и всего, что воплощал громадный вулкан с его призраками. Сенгер Хальд, командующий морскими пехотинцами, сидел мрачный и бдительный, слегка отодвинувшись от стола, чтобы видеть дверь – он даже здесь не был до конца уверен, что в комнату не ворвется кто-нибудь, желая атаковать собравшихся. Лал Ньянар, капитан фрегата, не выказывал столь явного напряжения. Но необходимость держать судно подле одного из жутковатых железных причалов покинутой гавани Ан-Монала явно вызывала у него неприятные чувства, и прочие корабельные офицеры переняли их. А Ханеш Галат, назначенный Цитаделью святой надзиратель, просто выглядел нервным и расстроенным – неудивительно, ведь он догадывался, как сильно его «любят» светские командиры экспедиции. От того что Цитадель стремительно приходила к доктринальной позиции, согласно которой кириатские Кормчие были демоническими существами, заточенными в железо, чтобы помешать им искушать или как-то иначе сбивать с пути истинного сынов Откровения, лучше не становилось.
«Не то чтобы я, э-э, на самом деле считал этот догмат истинным, – однажды вечером Галат поспешил заверить Арчет, стоя у фальшборта, пока фрегат поднимался вверх по течению реки к Ан-Моналу. – Разумеется, Откровение время от времени пересматривается, опираясь на мудрые дебаты и молитвы. Но я не вижу причины, по которой следовало бы принимать каждое предложение Учителей просто потому, что они его сделали. И, э-э, знаете, я на самом деле с восторгом отношусь к той роли, которую ваш народ сыграл в возвышении Ихельтета и обретении им святого предназначения».
«Это очень просветленная позиция, – Арчет обещала императору вежливо вести себя с надзирателем. – Буду держать ее в секрете, когда мы вернемся. Не хочу, чтобы у вас возникли неприятности с вышестоящими».
Он покраснел и перестал приставать к ней с разговорами.
Этого Арчет и добивалась, но теперь ей пришло в голову, что настроить его против себя было не очень мудро. Полукровка сомневалась, что он может из принципа выступить против Ньянара и Хальда, если те ее поддержат – так называемый «высший моральный авторитет» надзирателя на поверку оказывался довольно слабым, когда ему противостоял суровый прагматизм имперских потомственных офицеров, – но, несомненно, он способен охладить священнической водицей любой энтузиазм, который она сумеет разжечь в этих мужчинах, уже испытывающих серьезные сомнения по поводу того, какой оборот приняли события.
– У нас мало людей, – заметил Хальд. – И мы не знаем, с чем имеем дело. Не разумнее ли вернуться с этой новостью в Ихельтет и там организовать должным образом подготовленную экспедицию?
Он был прав, если не считать того факта, что в нынешних обстоятельствах Джирал ни за что не одобрил бы такую экспедицию, не связанную с обеспечением безопасности северных границ или сдерживанием бунтующих религиозных идиотов в Демлашаране. И хотя молодому императору не было дела до переделанных на иной лад суеверий, которые Цитадель выдавала за новую догму, к Кормчим он тоже не испытывал особого почтения; считал, что доверять им столь же разумно, как вверить свою жену какому-нибудь степному кочевнику. И в этом он в кои-то веки был подлинным представителем народа, которым правил. Ан-Монал неспроста гнил и пустовал.