Хлеб по водам

Шоу Ирвин

— Вы предлагаете, Аллен, чтобы я внес эти деньги? — Теперь Хейзен рассердился не на шутку.

— Я не вправе предлагать вам что-либо.

— А вот это мудро, — заметил Хейзен. — Поскольку если я внесу эти деньги, то окажусь самым настоящим идиотом. Скажите, будь у вас такие деньги, вы бы внесли?

— Да. — Стрэнд сам удивился, что сказал это. И еще в глубине его души начал закипать гнев, он видел сейчас перед собой ужасную сцену: Ромеро, такого маленького, хрупкого и беззащитного, ведет по проходу через зал суда полицейский.

— Тогда очень хорошо, что вы бедны. Потому как в противном случае вас бы ободрали как липку, вы не успели бы и глазом моргнуть. Я в мире бизнеса с двадцати

трех лет. И давным-давно усвоил одну истину: любой, кто бросается честно заработанными деньгами, тратя их на людей недостойных, есть не кто иной, как самый настоящий дурак!

— Рассел, — сказал Стрэнд, — я почти ненавижу себя за это, но скажите, не могли бы вы одолжить мне эти деньги? Я понимаю, почему вам самому не хочется вносить залог. Если б не я, вы бы никогда не узнали о Ромеро. Это мой крест, вовсе не ваш. Я тоже в бешенстве, как и вы, но до сих пор чувствую себя ответственным. Я обязательно верну вам деньги, тем или иным способом. Теперь мы можем откладывать немного, попробуем занять у родителей Лесли, у Джимми хорошая работа…

— Как другу, Аллен, — перебил его Хейзен, — я вынужден вам отказать. Ведь вы прекрасно понимаете, что произойдет с маленькой жалкой помоечной крысой, стоит только этому зверьку оказаться на свободе. Он пропадет, окончательно пропадет. Вы никогда больше не увидите ни его самого, ни ваших денег. И от полиции он тоже скроется. Исчезнет, растворится в своем гетто, как призрак, а все его дружки и соплеменники будут клясться и божиться, что в жизни не знали такого.

— И все же я хочу попробовать, — тихо сказал Стрэнд.

— Но не за мой счет. И надеюсь, не за ваш тоже. Полагаю, беседа наша несколько затянулась.

— Вы правы, Рассел. Спокойной ночи.

Он почти физически почувствовал, как Хейзен злобно грохнул трубку о рычаг.

«Одно я знаю наверняка, — думал Стрэнд, идя обратно в кухню, — никакого Рождества в Хэмптоне теперь не предвидится». Он поставил сковородку с беконом на огонь, разбил и выпустил туда два яйца. Завтра он попросит миссис Шиллер пойти и купить ему что-нибудь в городе. Он не знал, когда Бэбкок призовет его к исполнению рутинных обязанностей, в число которых входили и обеды в столовой с мальчиками, приписанными к его столу. Стрэнд не спешил возвращаться к ним, знал, что пока не потребуют, сам он и пальцем для этого не пошевелит. Но что бы там ни происходило, а есть-то надо…

Покончив с омлетом и беконом, он почувствовал, что все еще голоден. И секунду-другую даже подумывал: а не совершить ли ему набег на комнату Ромеро и Роллинза и не позаимствовать ли там упаковку печенья? Но тут же мрачно отверг эту мысль. И без того криминогенный уровень в школе достаточно высок.

Он сидел в гостиной и читал, как вдруг в дверь робко постучали. Он отпер и увидел на пороге Роллинза. На нем были пиджак и галстук — согласно школьным правилам, именно в таком виде было предписано являться на ужин. Надо сказать, что Стрэнд, которого вечно раздражал небрежный вид Джимми, был обеими руками «за». Темно-коричневое, с тонкими чертами лицо Роллинза, казавшееся непропорционально маленьким в сравнении с широченными плечами и мощной колонной шеи, было мрачным.

— Не хотелось беспокоить вас, мистер Стрэнд, — тихо начал он, — но не могли бы вы уделить мне хотя бы минутку?

— Входи, конечно, входи.

В гостиной Роллинз уселся в кресло напротив и аккуратно подобрал длинные крепкие ноги.

— Я насчет Ромеро… — Казалось, этому огромному парню было больно и трудно подбирать нужные слова. — Он вел себя как последний дурак. Да стоило только разбудить меня, уж я бы обо всем позаботился и никакой поножовщины просто не было. Уж кому, как не мне, знать этого Хитца! Сказал бы ему пару ласковых, предупредил бы

по-хорошему, и все уладилось бы и обошлись без ножей… Ну может, врезал бы ему пару раз. Но ведь ребят не сажают за драку в тюрьму и не исключают из школы. Я знаю Ромеро. Он хороший человек, мистер Стрэнд. И что бы он там ни натворил, а тюрьмы никак не заслуживает. Я ходил в город, хотел с ним повидаться, но какой-то коп сказал, что можно только членам семьи. А мы с ним и были как одна семья, честное слово, мистер Стрэнд, особенно если учесть, какие истории рассказывал он о своей мамаше. А также о папаше, братьях и сестрах… Да эти выродки даже телефонного звонка не стоят, уж они-то с радостью бы оставили его гнить в тюрьме до конца дней. Вы же умный человек, мистер Стрэнд, должны понимать, что тюрьма сделает с таким парнем, как наш Ромеро. Да когда он выйдет оттуда, окажется на улице, уж тогда ножа ему покажется мало. Где бы он там ни ошивался, повсюду будет носить за поясом пистолет и бог знает сколько всякой другой дряни в карманах, в том числе и дурь, мистер Стрэнд. И уж все легавые будут знать его лучше, чем мать родную… Уж кому, как не нам с вами, известно, что тюрьмы человека не исправляют. Оттуда выходят только законченные преступники. Разве это справедливо — держать такого парня в тюрьме, чтобы потом из него получился настоящий преступник?.. Вы как считаете, а, мистер Стрэнд?.. — Говорил он медленно и мрачно, и в его голосе явственно чувствовалось отчаяние.

— Я согласен с тобой, Роллинз, — сказал Стрэнд. — Вначале, когда все это случилось, я был зол на него, страшно зол…

— Он знает, как много вы для него сделали, мистер Стрэнд, — вставил Роллинз. — Он много-много раз мне об этом говорил. Но, как понимаю, лично вам ничего не сказал. Он не какой-нибудь там неблагодарный. Это не в его характере. Думаю, вы уже догадались…

— Догадался, — сухо ответил Стрэнд.

— Но он все равно благодарен. Очень благодарен.

— Однако выбрал несколько странный способ демонстрировать это.

— Хитц первым на него напал. А он, заметьте, весит больше двухсот фунтов. Я не говорю, что нож — это хорошо. Но Ромеро… он вырос в такой обстановке… был воспитан не так, как все. Ему приходилось держать ухо востро, иначе бы скинули с крыши или утопили в реке, и все дела… Ну, короче, совсем другой образ жизни, не тот, что у остальных здешних джентльменов. Уверен, вы в глубине души уже простили его, да, мистер Стрэнд?

— Не мне его прощать, Роллинз, — осторожно заметил Стрэнд. — Это дело директора, всей школы, а также мистера Хитца-старшего и самого Хитца. Ну и, наконец, совета попечителей.

— О Господи!.. — застонал Роллинз. — Да они наверняка подключат всю свою тяжелую артиллерию. Так обычно бывает, когда тип, подобный Хитцу, нарывается на неприятности.

— Боюсь, именно этого и следует ожидать, — сказал Стрэнд. — И в данной ситуации я мало чем могу помочь.

— Я слышал, назначили сумму залога. Десять тысяч долларов.

Стрэнд кивнул.

— Там, в суде, вообще соображают, что делают? Он же беден как церковная крыса! — Роллинз удрученно покачал головой.

— Судья — человек старый… — Стрэнд и сам не понимал, почему сказал это.

— Одно стоит зарубить на носу: не попадаться белым судьям. — Впервые за все это время в голосе Роллинза звучала горечь.

— Не думаю, что в данном случае это имеет значение.

— Это вам так кажется. — Губы Роллинза искривились в злобной усмешке. — Он и я… мы с ним читаем совсем другие книжки, чем вы, белые. — Стрэнд заметил, что речь Роллинза становится все более неграмотной и грубой. Словно стресс, в котором он сейчас находился, стер поверхностный и тонкий слой образованности и обнажил нечто глубинное — примитивное и дикарское, — что таилось под ним.