Хлеб с ветчиной
Шрифт:
— Что это с тобой, Химмлин? — обратился он к барону. — Ты думаешь, что слишком хорош для нас?
Это был Вилли Шмидт — самый крупный и сильный парень в подразделении. Барон допил свою очередную порцию, поставил стопку, встал и медленно пошел на Вилли, который стоял у стойки бара. Другие летчики расступались перед ним.
— Черт, что это ты задумал? — спросил Вилли.
Барон продолжал медленно надвигаться, не отвечая на вопрос.
— Господи, барон, да я просто пошутил! Клянусь честью матери! Послушай меня, барон… Барон… Враги по ту сторону фронта, барон!
Барон провел прямой правой. Но никто не увидел его движения. Удар пришелся
Сбитые бароном самолеты сыпались с небес один за другим. Но никто не понимал его, все недоумевали, как это ему удается так мастерски владеть своим красным «фоккером». Еще многими странностями удивлял барон. Например, своей манерой боксировать. Или грандиозной походкой. Барон был несгибаем и непобедим. Но иногда удача изменяла и ему. Однажды, возвращаясь с вылета, в котором барон сбил три самолета противника, и пролетая низко над вражескими позициями, он был ранен шрапнелью. Осколком ему оторвало кисть правой руки. Но он сумел довести и посадить свой красный Фоккер. С тех пор он летал со стальным протезом на правой руке, что никак не отразилось на его мастерстве. А летчики в баре стали вести себя еще более осторожно, когда обращались к нему.
Еще много разных приключений произошло с бароном после этого ранения. Дважды он падал на необитаемые земли и каждый раз возвращался в свою эскадрилью, полуживой, пробираясь сквозь колючую проволоку под вспышками сигнальных ракет и шквальным огнем противника. Много раз его оставляли на верную смерть его же товарищи. Однажды его не было восемь дней, и все летчики собрались в баре и говорили о том, какой он был неординарный человек. И вдруг послышался шум, все оглянулись — в дверях стоял барон — восьмидневная щетина, форма изодрана и заляпана грязью, красные изможденные глаза и лишь стальной кулак мерцал в свете лампы.
— Будет лучше, если здесь найдется достаточное количество виски для меня, в противном случае я разнесу это заведение в щепки! — произнес барон.
Барон продолжал совершать свои чудеса. Уже половина тетради была заполнена приключениями барона фон Химмлина. Я чувствовал прилив бодрости, страницу за страницей выписывая своего героя. Человеку нужно, чтобы кто-нибудь был рядом. Если никого нет, его нужно создать, создать таким, каким должен быть человек. Это не фантазии и не обман. Фантазия и обман — жить без такого барона на примете.
35
Повязка оказалась не бесполезной. Наконец-то лос-анджелесская окружная больница отличилась. Фурункулы подсохли. Не исчезли, но слегка затянулись. Правда, появились еще несколько свежих и стали нарывать. Так что пришлось их вскрыть, обработать и забинтовать меня снова.
Мои сеансы по бурению прыщей были бесконечны. Тридцать два, тридцать три, тридцать восемь… Страха перед ними уже не было. Ни капли. Сначала теплилась злость. Но и злость прошла. Не получилось и примирения с собственной участью. Что же осталось? Только отвращение. Отвращение к самому себе, что это произошло именно со мной. Отвращение к врачам, которые не могли ничего сделать. Они были беспомощны, и я был беспомощен, с той лишь разницей, что я — жертва. Доктора хотя бы могли прийти домой и забыть
Но и в моей жизни произошли изменения. Мой отец нашел работу. Он выдержал экзамен в лос-анджелесском окружном музее и получил должность охранника. На экзаменах отец отличился. Он любил математику и историю. Наконец-то он заимел реальное место, куда мог уезжать каждое утро. Было всего три вакансии на должность охранника, и одну из них получил мой отец. В окружной больнице как-то прознали, что теперь не оба мои родители безработные, а значит, могут обратиться и в платную больницу И в один прекрасный день мисс Аккерман сказала:
— Генри, сегодня у тебя последняя обработка. Я буду скучать.
— Ой, не шутите так, — ответил я. — Вы будете скучать по мне так же, как я буду скучать по электрической игле!
Но в тот день она вела себя очень странно. Ее большие глаза были влажными, и я слышал, как она хлюпала носом. Одна из сестер спросила ее:
— Дженис, что с тобой?
— Ничего. Все в порядке.
Бедняжка мисс Аккерман. Мне было пятнадцать, я был покрыт фурункулами и любил ее. Мы оба были не способны что-либо предпринять.
— Ну что ж, — бубнила мисс Аккерман, — это твоя последняя обработка ультрафиолетом. Ложись на живот.
— Я теперь знаю ваше имя, — сказал я. — Дженис. Красивое имя. Прямо как вы.
— Ой, заткнись, — отрезала она и вышла.
Мы увиделись снова через две минуты, когда машина зазвенела и отключилась. Я перевернулся, Дженис выставила время, включила аппарат и вышла из кабинета. Больше я ее никогда не видел.
Мой отец не верил платным докторам.
— Ты мочишься в их пробирку, они берут с тебя деньги и уезжают к своим женам в Беверли Хиллз, — говорил он всем.
Но однажды он все же послал меня к одному платному доктору. У него была голова точь-в-точь как баскетбольный мяч, только с двумя маленькими глазками, и изо рта страшно воняло. Мне не нравился мой отец, но и доктор был ненамного лучше. Он посоветовал мне не есть жареную пищу и пить морковный сок. Вот так вот.
Отец сообщил, что со следующего семестра я снова пойду в школу.
— Я подставляю свою жопу, предотвращая грабежи. Вчера какой-то нигер разбил стекло на стенде и украл несколько редких монет. Но я поймал ублюдка. Он пытался вырываться, и мы вместе скатились по лестнице вниз. Я держал его, пока не подоспели остальные охранники. Каждый день я рискую своей жизнью. Почему ты должен целыми днями просиживать штаны, ничего не делая? Я хочу, чтобы ты был инженером. А как ты можешь стать инженером, когда я нахожу у тебя тетрадь с рисунками баб, у которых юбки задраны до самого пупка? И это все, на что ты способен? Ну, почему ты не рисуешь цветы, горы или океан? Все — ты возвращаешься в школу!
Я пил морковный сок и ждал зачисления в школу. Пропустил я только один семестр. Болезнь не излечивалась, но фурункулы были уже не такие страшные и омерзительные.
— Ты знаешь, во сколько мне обходится этот морковный сок? Один час моего рабочего дня уходит на твой чертов сок!
Я записался в публичную библиотеку Ла Сайнидж, и мне выдали читательский билет. Библиотека располагалась на Вест-Адамс, рядом со старой церковью. Это была очень маленькая библиотека всего с одной библиотекаршей. Классная женщина — лет 38 с чисто белыми волосами, затянутыми на затылке в узел. У нее был острый нос и темно-зеленые глаза за элегантным пенсне. Я подозревал, что она знает все на свете.