Хлеб с ветчиной
Шрифт:
— Так, — продолжал он рыться в холодильнике, — что это — желе? Значит, сегодня вечером у них на десерт будет желе. Ну, что ж, вместе с желе они отведают…
С этими словами Джимми вытянул из холодильника вазочку, и тут мы услышали звук вставляемого в замок ключа. Щелк — и дверь отворилась. Джимми мигом убрал желе в холодильник и закрыл его.
Анна вошла в дом… На кухню.
— Анна, — разулыбался Джимми, — я хочу познакомить тебя с моими лучшими друзьями, Хэнком и Плешивым.
— Привет!
— Привет!
— Привет!
— Это —
— Привет.
— Привет.
— Привет.
— А я видела вас, ребята, на школьном дворе.
— Да, — сказал я, — мы там постоянно околачиваемся. И тебя мы тоже видели.
— Ага, — подтвердил Плешивый.
Джимми внимательно посмотрел на Анну и спросил:
— У тебя все нормально, детка?
— Да, Джимми, я думала о тебе.
Анна подошла к Джимми, они обнялись и стали целоваться. Они стояли прямо перед нами и целовались. Джимми глянул на нас и подмигнул правым глазом.
— Ну, тогда мы пошли, — сказал я.
— Нам пора, — добавил Плешивый.
Мы вышли на улицу и двинулись к дому Плешивого.
— Похоже, он ее действительно дернет, — сказал Плешивый.
— Похоже, — согласился я.
39
Однажды, в воскресенье, Джимми уговорил меня пойти с ним на пляж. Ему приспичило искупаться. Я не хотел светиться в плавках из-за фурункулов и шрамов на спине. А вообще у меня было хорошее тело. Но никто не мог оценить этого. Никто не видел моей хорошо развитой грудной клетки и великолепных ног.
В то воскресенье мне нечем было заняться — деньги кончились, в футбол на улице не играли, и я решил, что пляж принадлежит всем. Я тоже имел право посещать его, а мои фурункулы и шрамы не были противозаконны.
Мы сели на велосипеды и двинулись в путь. Нам предстояло преодолеть пятнадцать миль. Меня это не смущало. У меня были крепкие ноги.
До Калвер Сити я мчался рядом с Джимми, затем мало-помалу я стал прибавлять. Джимми засопел, пытаясь не отставать. Видно было, что он задыхается. Я достал сигарету, прикурил и протянул пачку Джимми.
— Хочешь?
— Нет… Спасибо…
— Послушай, это круче, чем стрелять в птиц из рогатки, — веселился я. — Надо бы нам почаще выезжать куда-нибудь!
Я снова поднажал, и у меня еще оставался приличный резерв силенок.
— Действительно, здорово, — продолжал я. — Слушай, даже лучше суходрочки!
— Эй, помедленнее!
Я оглянулся.
— Нет ничего лучше, чем покататься на велике с другом. Вперед, друг! — прокричал я и нажал на педали со всей мощью.
Я несся вперед, и ветер обдувал мне лицо. Приятное ощущение.
— Эй, подожди! ПОДОЖДИ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! — орал позади Джимми.
Я рассмеялся и заработал с бешеной скоростью. Очень скоро Джим отстал на полквартала, затем на квартал, два, три. Никто не знал, насколько я был хорош, никто не догадывался о моих возможностях. Я был неведомым чудом. Солнце заливало все вокруг желтым светом, и я прорывался сквозь эту желтизну, как остроотточенный нож на колесах. Мой отец был нищим, но все женщины мира любили меня…
На полной скорости я объехал ряд автомобилей, выстроившихся перед светофором. Теперь даже машины были позади меня. Но недолго. Парень и девушка в зеленом купе нагнали меня и поехали рядом.
— Эй, пацан!
— Чего? — повернулся я на окрик парня.
Он был крепкий, лет двадцати, волосатые руки в татуировках.
— Где, по-твоему, ты едешь? — спросил волосатый. Он выпендривался перед своей девчонкой. Она была милашка, ее длинные светлые волосы развевались на ветру
— Отъебись, приятель! — сказал я.
— Что?
— Я сказал, отъебись! — повторил я и выставил средний палец. Он продолжал ехать рядом.
— Ты собираешься надрать ему задницу. Ник? — услышал я голос девчонки.
Он все ехал рядом.
— Эй, малявка, — сказал парень, — я не расслышал, что ты сказал. Не повторишь?
— Да, повтори-ка, — попросила милашка, ее длинные светлые волосы все развевались на ветру.
Это разозлило меня. Она вывела меня из себя. Я повернулся и, глядя на него, сказал:
— Вы хотите неприятностей? Остановитесь. Я устрою.
Он рванул вперед меня, остановился и открыл дверцу. Как только он вышел из машины, я свернул на боковую улицу, проскочив перед самым носом у «шеви». Водитель «шеви» бешено засигналил. Напоследок я расслышал, как рассмеялся волосатый парень.
Дождавшись, пока зеленое купе уедет, я вернулся на бульвар Вашингтона, проехал еще несколько кварталов, остановился и уселся поджидать Джимми на автобусной остановке. Джим был еще далеко. Когда он, наконец, подъехал, я притворился спящим.
— Хватит, Хэнк! Мне надоело это говно!
— О, привет, Джим. Ты уже здесь?
Я старался выбрать на пляже место побезлюдней и всячески подвигал к этому Джима. В рубашке я чувствовал себя нормально при любом скоплении народа, но стоило мне ее скинуть, как я начинал комплектовать. Я ненавидел других купальщиков за их неущербные тела. Я презирал это стадо загорающих, купающихся, жрущих, спящих, разговаривающих и играющих в мяч. Меня раздражали их бронзово-гладкие спины, чистые лица, развевающиеся на ветру волосы, блестящие глаза, пупки, плавки и купальники.
Я растянулся на песке, думая о том, с каким удовольствием врезал бы Джимми по его толстой жопе. Что он понимает в этой жизни?
Джим лег рядом со мной.
— Ты чего завалился? Пошли купаться.
— Попозже.
Прибрежные воды кишели людьми. Что такого притягательного в пляжах? Почему людям нравится толочься на них? Неужели нет более интересного занятия? Все же какие они безмозглые твари.
— Прикинь, — придвинулся ко мне Джим, — бабы заходят в воду и первым делом ссут.