Хлеб с ветчиной

Буковски Чарльз

Но ситуация становилась все хуже и хуже. Я нервничал. И девчонки тоже. Оказалось, что этот зеленоглазый выродок не только убойный питчер, но и виртуозный бэттер. Первым ударом он взял полный круг, вторым — двойной проход. Третий раз он заложил крутую свечу между Эйбом, который стоял на второй базе, и центром — где был я. Я бросился в атаку, девки завопили, а Эйб, задрав башку, таращился на мяч и медленно отступал. Его слюнявый рот был открыт.

— Я возьму! — выкрикнул я и помчался к месту предполагаемого приземления.

По правилам,

это был мяч Эйба, но как я мог позволить ему взять его — этому идиоту-книгочею, которого я почти ненавидел? Мяч падал, и я несся наперерез Мартенсону. На полном ходу мы врезались друг в друга в тот самый момент, когда мяч уже почти влетел в его ловушку. Эйб отскочил и грохнулся на землю. Мяч был все еще в воздухе, и я подхватил его.

— Эй ты, тупорылый, вставай, — прикрикнул я на Эйба, все еще лежавшего на земле.

Но он не поднимался. Парень плакал, схватившись за свою левую руку.

— Я, кажется, сломал себе руку, — прохныкал он.

— Вставай, говно куриное!

В конце концов он все же поднялся и поковылял с поля, продолжая реветь и придерживая руку.

Я огляделся и выкрикнул:

— Ладно, продолжаем игру!

Но все стали расходиться, даже девчонки. Очевидно, игре был конец. Какое-то время я еще околачивался на поле, но потом тоже поплелся домой…

Перед ужином зазвонил телефон. Ответила мать. Вскоре ее голос задрожал от волнения. После того как она повесила трубку, я слышал, что она переговорила с отцом.

И вот мать вошла в мою комнату.

— Пожалуйста, спустись в гостиную, — сказала она.

Я спустился и сел на кушетку Они расположились на стульях. Так было заведено: стулья — для своих, кушетка — для гостей.

— Звонила миссис Мартенсон. Ты сломал ее сыну руку. Это подтвердил рентген.

— Несчастный случай в игре, — сказал я.

— Она сказала, что собирается подать на нас в суд. У них будет еврейский адвокат. Они обдерут нас до нитки.

— Много они не возьмут.

Мать заплакала, как всегда, беззвучно. Слезы капали все быстрее и быстрее, пока не полились сплошным потоком. Я видел, как заблестели ее щеки в вечерних сумерках.

Наконец она вытерла глаза платком. Их светло-коричневый цвет замутился.

— Как ты сломал этому парню руку?

— Ну, была свечка. Мы оба бросились за ней.

— Что значит «свечка»?

— Это когда непонятно, на кого идет мяч. Кто возьмет его, тот и возьмет.

— Значит, ты взял эту «свечку».

— Да.

— Но как твоя «свечка» поможет нам? У жида-адвоката нет «свечки», но у него есть сломанная рука.

Я встал и отправился в свою комнату дожидаться ужина. Отец больше ничего не сказал мне. Он был смущен. С одной стороны, его терзала опасность потерять ту малость, которой он обладал, но, с другой стороны, он был очень горд тем, что его никчемный сын смог сломать чью-то руку.

43

Джимми Хэтчер работал в бакалейной лавке на полставки. Никто из нас не мог найти себе работу, а Джимми всегда был при должности. С его личиком кинозвезды и грандиозным телом, которое было у его матери, проблем с получением работы не возникало.

— Сможешь сегодня после ужина прийти ко мне? — спросил меня однажды Джимми.

— Зачем?

— Я натаскал из лавки пива. Выпьем.

— А где ты его держишь?

— В холодильнике.

— Покажи.

Мы находились в паре кварталов от его дома и вскоре были уже на месте. В подъезде Джимми остановился.

— Подожди-ка, мне надо проверить почту, — сказал он, достал ключ и открыл почтовый ящик.

Он был пуст. Джимми закрыл его и отошел к соседнему.

— Мой ключ подходит к ящику одной женщины. Смотри.

Джимми открыл ящик, там лежало письмо. Он достал его, вскрыл и зачитал мне:

«Дорогая Бэтти. Я знаю, что этот чек придет слишком поздно, и что ты его очень ждала. Я потерял прежнюю работу. Пришлось искать другую, это и задержало меня. Наконец я могу выслать тебе чек. Надеюсь, что у тебя все хорошо. Люблю, Дан».

Джимми вытянул чек, рассмотрел его и потом разорвал. То же самое он сделал и с письмом. Сунув обрывки в карман пальто, Джимми закрыл ящик.

— Пошли.

Мы вошли в его квартиру, прошли на кухню, и Джимми распахнул холодильник. Он был забит банками с пивом.

— И твоя мать знает?

— Конечно. Она пьет с удовольствием. Джимми закрыл холодильник.

— Джим, а правда, что твой отец вышиб себе мозги из-за твоей матери?

— Да. Он позвонил по телефону и сказал ей, что держит пистолет у виска. «Если ты не вернешься, я убью себя, — сказал он. — Ты вернешься ко мне?» Мать сказала: «Нет». Прогремел выстрел.

— А что твоя мать сделала?

— Повесила трубку.

— Ладно, до вечера.

Я сказал родителям, что иду к Джимми делать домашнее задание. «Свое собственное задание», — подумал я при этом.

— Джимми хороший мальчик, — сказала мать.

Отец промолчал.

Джимми достал первую партию пива, и мы приступили. Вот это мне было по душе. Мать Джимми работала в баре до двух ночи, и квартира была в нашем распоряжении.

— Твоя мать очень красивая, Джим. Как так получается, что некоторые женщины просто красавицы, а другие выглядят уродами? Почему все женщины не могут иметь такое прекрасное тело?

— Откуда я знаю. Наверное, если бы все бабы были такие красивые, они просто надоели бы нам.

— Пей больше. Чего ты тормозишь?

— Ладно.

— А то я сейчас напьюсь и отпизжу тебя.

— Мы же друзья, Хэнк.

— У меня нет друзей. Выпьем!

— Да куда ты торопишься?

— Чтобы добиться эффекта, нужно все прикончить.

Мы открыли еще по банке.

— Если бы я был бабой, то носил бы самые короткие юбки, чтобы всех мужиков стояк мучил, — сказал Джимми.

— Кончай хуйню городить.