Хлебный вопрос. Юмористические рассказы
Шрифт:
Мадеры она выпила также рюмки три с удовольствием.
После обеда был подан кофей и к нему коньяк, но хозяйка выпила коньяку гольем «рюмочку», а кофе пила со сливками. Потом начала позевывать.
– Сколько у вас капиталу-то в банке лежит? – спросила она меня.
– Пустяк. Я человек небогатый, – отвечал я. – Это у меня маленькое наследство от матери.
– С капиталом-то большим хуже. А пуще всего с домом беда. Вот у меня этот дом. Жильцы норовят не платить. Вот нынче осенью один выехал, не заплатив двести рублей. Подала ко взысканию, да что с него взять? Нигде не служит, а мебель принадлежит жене его. Беда! – сказала она и зевнула.
Я стал прощаться.
– Приходите опять, коли уж навязались на
– С восторгом, – отвечал я. – Вы такая милая, простая…
– А вы нахальный мужчина. Ну, да все равно. В следующий раз придете, так не забудьте по куску сахару захватить моим собачкам. Они вас любить тогда будут.
Я ушел и вот, сидя у себя, пишу тебе это письмо и сообщаю о моем первом успехе у вдовы интенданта. По-моему, это успех. А теперь пойдем дальше.
Твой Глеб.
Здравствуй, Ипполит Иванович.
Получил твое письмо, из которого вижу, что ты крепко заинтересовался моей разработкой вдов, а потому буду удовлетворять твоему любопытству. Относительно места в провинцию на сорок рублей в месяц – спасибо. Нет, не пойду я на сорок рублей. Все говорит, что я со временем могу получить здесь куда больше. Обстоятельства изменились благодаря Утюгову, натолкнувшему меня на вдов. Какой это гениальный человек! Жаль, что самому ему нельзя воспользоваться этой идеей по старости лет. Стар и связан семьей.
У Анны Ивановны Гореч был вчера и сегодня и завтракал. О, батюшка, это крупная капиталистка! Оказывается, что ее большой каменный дом заложен в кредитном обществе в самых пустяках. Вчера об этом разговор был. Показывала она мне и планы дома. Хочет по весне строить у себя на дворе каменные каретные сараи, конюшни, кучерскую и прачечную. Все это у ней теперь деревянное и очень ветхое, так что ремонтировать уже не стоит, и придется сломать. Просила она меня поискать ей недорогого архитектора для постройки. Я говорю: и архитектор недорогой есть, и искать нечего, и уж сегодня утром притащил ей старика-архитектора Линде из нашего страхового агентства. С ним мы сегодня и завтракали у Анны Ивановны. Завтракали с часу дня до четырех часов. Были и пельмени, была и осетрина с хреном, была яичница с ветчиной, и соленые закуски. Выпито было много. Линде я предупредил, чтоб он не выдавал меня, что у меня нет денег в банке на хранении. Выпито было столько, что я на вечерние свои занятия в агентство не попал. Теперь сижу у себя дома, отпиваюсь чаем и пишу это письмо. Деньгами покуда от нее не пользовался ни копейкой. Держу себя на гордой ноге. Так лучше.
Ужасно, как мне хочется спать, Ипполит Иванович. Еле пишу. Прощай. До следующего письма.
Твой Глеб.
Доброму другу Ипполиту Ивановичу поклон!
И сегодня пишу тебе после завтрака у Анны Ивановны, на котором я был вместе с архитектором Линде. Сегодня он представил Анне Ивановне план и смету. Она заплатила ему пятьдесят рублей, а мне за хлопоты подарила серебряный портсигарчик. Это первая моя добыча при разработке этой вдовы, если не считать завтраков и обедов. А уж как кормит! Восторг. Сегодня, например, был пирог с вязигой и сигом – такой пирог, что язык проглотишь. Потом бараньи котлеты. Она и сама любит поесть.
Портсигар (рублей в двадцать, не дороже) – моя первая добыча, а место управляющего домом будет вторая добыча. Анна Ивановна хочет меня сделать управляющим своего дома. Я признался ей, что у меня хоть и есть ничтожный капиталец в банке, но он настолько ничтожен, что даже вместе с моим жалованьем в агентстве заставляет меня иногда нуждаться. Итак, через месяц я буду управляющим. Я потому говорю «через месяц», что у Анны Ивановны есть теперь управляющий, но он семейный человек, и она деликатится отказать ему от места сразу и дала месячный срок. Буду я иметь готовую квартиру за свое управление домом, квартиру из трех комнат и жалованья двадцать рублей. Трогательно поблагодарил я ее за обещание, поцеловал у ней руку, а она поцеловала меня в голову. Подумал я, подумал после этого, обхватил ее в охапку и влепил ей безешку в щеку. Раскраснелась, ударила меня кулаком по плечу, назвала нахалом, но все-таки пригласила завтра к себе обедать.
Чувствую, что дело пойдет на лад.
Ах да… Ежели будешь писать мне, то уж пиши мне по новому адресу. Пока мне квартира управляющего очистится, я все-таки переехал с Песков поближе к Анне Ивановне. Живу я в той же Большой Мастерской, дом № 132, квартира 7. Так лучше будет.
Ну, покуда все! Будь здоров.
Твой Глеб.
Здравствуй, милый и добрый друг Ипполит Иванович!
Сообщаю тебе опять об Анне Ивановне. Теперь у меня только и интересов, что разработка этой почтенной вдовушки. Бываю у ней каждый день. Или обедаю, или завтракаю. Дворники ее отвешивают мне низкие поклоны, а старший дворник уже называет меня «сам», хотя даю тебе слово, что я далеко еще не «сам». Вдова поддается, но нелегко. Она все еще помнит своего мужа и чтит его память. Она очень благодарна ему за все то, что он сделал для нее. А сделал он многое. Сегодня я был с ней на Волковом кладбище на могиле ее мужа, и она тут же, на кладбище, слегка приподняла завесу ее прошлого. Он был старик, она жила у него горничной. Затем превратил он ее в экономку, а потом в хозяйку. Жили они так лет десять, и наконец он повенчался с ней, чтобы закрепить за ней свой пенсион. Повенчался, сделал духовное завещание в пользу ее, и не прошло и трех лет, как умер. Весь капитал и дом перешел к ней. Вдовствует она уже около семи лет. Капитал не только не растратила, но приумножила даже, стало быть, такие сорванцы, как я, на нее не налетали, а ежели ж налетали, то она, значит, баба-кремень. Впрочем, в спальной у ней висит на стене фотография одного усача в бобровой шапке и шубе. Мужчина, что называется, из жгучих. На мой вопрос, кто это такой, она ответила мне со вздохом:
– Ах, это один подлец! Портрет его давно бы надо выкинуть, но наша сестра глупа и слаба.
Рассказывала она мне еще про какого-то драгуна, который занял у ней тысячу рублей и вот уже три года, как глаз не кажет. Но ведь тысяча рублей – это такие пустяки.
После кладбища обедал у нее. Подарила она мне канаусовую рубаху красную с вышитой белым шелком грудью. Добыча плохая, но все-таки…
Вот все покуда… Будь здоров.
Твой друг Глеб.
Милый, добрый и дорогой друг Ипполит Иванович, здравствуй!
Дело обработки Анны Ивановны у меня хоть и медленно подвигается, но все-таки подвигается. Сегодня после завтрака я ее стал благодарить за хлеб-за соль, обнял и, по обыкновению, насильно хотел чмокнуть ее в щеку, но она подставила мне губы, сама меня поцеловала и назвала уж не нахалом, как обыкновенно, а шалуном. Потом пошла к себе в спальную, вынесла оттуда тридцать рублей и, подавая их мне, проговорила:
– Вот ваше жалованье управляющего! Все-таки ведь я вас на службу-то уж пригласила.
Пригласила на двадцать пять рублей в месяц, а дала тридцать. Добрая душа!
На эти деньги сделаю себе синенький костюмчик. Мне как блондину синий цвет к лицу.
Управляющий ее переезжает через две недели, стало быть, через две недели я могу въехать в квартиру из трех комнат. Но откуда я возьму мебели на эту квартиру? У меня только диван-кровать, стол и три стула. Даже шкафа для платья нет. Умывальника тоже нет. Умываюсь в кухне у хозяйки под водопроводным краном. Самовара нет, посуды нет.