Хмель-злодей
Шрифт:
— Давид!
Они обнялись крепко, по-мужски.
— Рути? — спросил Давид, и Михаил, поняв друга, кивнул:
— Там, с сыном.
Давид в несколько прыжков очутился около сидящих на траве Рут и Леси, схватил в охапку жену, вместе со спящим на её руках Самсоном и, прижав к груди, закружил по траве. Рут счастливо улыбалась:
— Тихо, милый, разбудишь сына.
Давид осторожно взял маленький свёрток, отвернул пелёнку и, вглядевшись в лицо ребенка, тихонько прижался губами к нежной щёчке. Самсон — его сын; это он уговорил Рут: если родится сын, назвать его именем древнееврейского богатыря, прославившегося необыкновенной силой и мужеством в борьбе с филистимлянами, когда-то населявшими землю Израиля.
Конники Давида присоединились к обедающим, они весело переговаривались и шутили, радуясь, что командир нашёл свою жену и сына. Почти никто из них не имел жён и детей, все их родные и близкие были убиты казаками.
За обедом решили, что часть отряда Давида останется с женщинами и уже не встающим на ноги дедом Макаром, а другая часть поедет с Михаилом. Давид и Сашка оставались с женщинами, с Михаилом отправился заместитель Давида.
На окраине села, в котором уже и мужиков не осталось, нашли пустующий дом и расположились там. Давиду и Рут приготовили уютную комнату. Отдельную комнату выделили и для Леси, хотя об их близких с Сашкой отношениях уже все знали.
Уже стемнело, когда вернулся Михаил с бойцами Давида. Всё обошлось гладко, без приключений.
Давид, как всегда внимательно проверил посты, расписал действия каждого бойца в случае нападения, пожелал всем спокойной ночи и очутился, наконец, в объятьях своей возлюбленной.
— Я соскучился по тебе, — шептал он на ухо Рут, лаская её такое податливое, такое отзывчивое и желанное тело, трогая налитые молоком груди, — мы больше не расстанемся, я возьму тебя с собой.
Ночь прошла спокойно, только дед метался в жару, и Лесе пришлось больше времени провести с ним, чем с Сашкой. Утром, когда все собирались, дед не вышел из своей комнаты и не отозвался. Леся подошла к его постели и увидела остекленевшие глаза и окаменевшее лицо. Похоронили деда Макара на сельском кладбище, поставили крест и прочитали молитву.
Леся плакала, вспоминая своё детство, рассказала, что накануне дед подозвал её к себе и прошептал, что пришла ему пора помирать, и просил похоронить его по обычаю православному.
— Дед у меня роды принял, — произнесла тихим голосом Рут, и добавила, — если б не он, не выжил бы сыночек мой.
Глаза её были полны слёз. Мужчины стояли, молча, опустив головы, каждый думал о своём. Давид вспомнил, что именно он, дед Макар, растопил его недоверие к православным, что это на его хуторе Леся спрятала Рут, и дед берёг её пуще глаза, хотя легко мог за это поплатиться жизнью. Это он, дед Макар, принял роды и первым взял в руки только что родившегося сына Давидова, сына евреев, которых казаки убивали тысячами.
Сашка вспоминал, как дед Макар поставил его на ноги после ранения, если б не дед, не выжить бы ему.
И как же среди этих воинственных дикарей — казаков мог появиться такой необыкновенный человек широкой души, щедрый и отзывчивый, мудрый и строгий. Вот сыновья же его подались к Хмельницкому в войско, да и сгинули там, и где могилы их неизвестно. Из всей большой семьи осталась только Леся, любимая внучка, очень похожая на деда, которая стала и Сашкиной любимой девушкой.
Постояли, поклонились деду, и пошли собираться в путь.
Ехали, молча, едва переговариваясь, предвидя неизбежное расставание. Вскоре пути их разошлись: Давид с отрядом и с Рут возвращался к князю Вишневецкому, Михаил с Сашкой и Лесей держали путь в старинный замок, откуда молодые люди отправились воевать.
Как всегда, прощались на распутье дорог. Михаил полез в походную сумку, притороченную к седлу, извлёк кусок толстой материи и передал его Давиду. Давид развернул ткань: на чёрном бархате голубой и золотой парчой был вышит родовой герб Рудницких.
— Храни тебя, Господь!
Тогда Давид достал откуда-то из своей одежды маленькую коробочку и подал Михаилу. Тот взял, раскрыл. Тусклым золотом блеснул Моген — шестиугольная Звезда Давида.
— Мазаль тов! Счастья тебе!
Волнение охватывало Михаила по мере приближения к родовому замку. Уже за несколько вёрст до него он не мог сидеть в седле: то спешивался и шёл пешком, то снова садился на лошадь. Когда показался замок, сердце колотилось так, что казалось, вот-вот выскочит из груди.
Сейчас он увидит мать, увидит глаза любимой, по которым так стосковался за эти два года.
Но что это? Раскрытые настежь ворота, пустые глазницы окон, разор и запустение и… никого живого. Остановились посреди двора, Михаил поднялся в замок. Через некоторое время вышел, плечи его сутулились, он сразу постарел, осунулся, стал ниже ростом.
— Что там, где все?
Не добившись ответа, Сашка сам направился в замок. Ужасающая картина предстала ему: как будто смерч или ураган прошёл по помещениям, всё было растащено, разбито, развалено, кругом следы пребывания варваров, груды разбитого камня, посуды, зола от костров на паркете. Осторожно ступая, шёл он по хрустевшему под ногами стеклу, по обломкам старинной мебели. Шёл из комнаты в комнату, словно надеясь увидеть что-то живое в этом царстве мёртвого хаоса. Поднялся на второй этаж по изуродованной мраморной лестнице без перил, бывшей когда-то украшением центральной залы. Вдруг ему показалось, что в одной из дальних комнат мелькнула какая-то тень.
— Стой!
Сашка бросился туда. Какой-то оборванный человек стремительно убегал через анфилады комнат в сторону заднего выхода, к которому вела узкая лестница в самом торце второго этажа.
— Стой! — Сашка вытащил саблю, — стой, а то зарублю!
Оборванец выскочил в коридор, ведущий к лестнице, и на секунду обернулся. Прошло два года, но Сашка сразу узнал в нем дворового мальчишку, который отличался смелостью и смекалкой. Он даже вспомнил его имя:
— Васька.
Мальчишка остановился, похоже, что он давно не слышал своего имени.
— Васька, ты, что не узнаёшь меня?
Васька вжался в угол у лестницы и смотрел затравленным зверьком, готовым при первой опасности бежать.
— Мы приехали с паном Михаилом, что здесь произошло?
— Я не буду говорить, — наконец выдавил он из себя, — вы меня убьёте.
— Зачем нам тебя убивать? Ты живёшь здесь? Пойдём вниз.
Сашка взял паренька за руку, и они спустились по лестнице.
Мальчишка дрожал мелкой дрожью, хотя в помещениях и на улице не было холодно.