Хмурь
Шрифт:
– Да это ж Накер! Герой Подкамня!
Птаха, пылая восхитительно-ядовитой улыбкой, делает пару шагов мне навстречу, покачивает бедрами. В пламени свечей её волосы кажутся жидким перламутром, выбегающим из-под пенно-белой косынки.
Я молчу. Краем глаза вижу, как шевелятся уши Дубины в предвкушении. Ржущая кучка затихает, кто-то в нетерпении постукивает костью по доске. Вот как они вечно всё узнают о других, а? Я вот не имею представления, в каких краях носило остальных выучней в эти месяцы. Птаха улыбается, сверкая мелкими зубками, и в её ледяных голубых глазах пляшут бешеные котята.
– Так
Дубина хохочет, в углу ржут. Птаха подмигивает мне и снова отступает к двери. Караулит она этого управителя, что ли?
Гном наконец отлипает от стены – словно горная гряда пришла в движение. Собственнически шлепает Птаху по заду, вызывая неубедительный негодующий писк. Спасибо, друг, я и так знаю, что был не единственным, с кем Птаха приключалась в обительском чулане. Потом Гном выдает Дубине подзатыльник, едва не сбивающий того с ног, подходит ко мне, хлопает по плечу и получает тычок в бок.
Гном, единственный, с кем я более-менее дружен – полуварка. Потому Птахе и остальным показались очень забавными мои успехи в Подкамне.
Смейтесь-смейтесь. Что-то я ни на ком из вас не вижу ножен, умники.
В углу понемногу затихают. Дубина потирает затылок. Птаха о чем-то размышляет, глядя в потолок. Я тоже смотрю. Там тяжелая подвесная люстра на полсотни свечей, которой два месяца назад еще не было. Видать, хорошо идут дела у земледержца полесского, раз у него в канцелярии такие люстры висят. Правда, свечей в неё воткнуто штук семь, да и те не горят – ну и хорошо. Я так привык к ветрогонным и воздушным машинам варок, что теперь в полесских домах мне всё время душно.
– Как оно? – вполголоса спрашивает Гном.
Я кошусь на наставников, подпирающих стену возле приёмного стола. Хрыч, Оса и Бородач едят глазами дверь, у которой стоит Птаха, и на нас не смотрят, но стоят они ближе, чем мне бы хотелось. Поэтому я отвечаю:
– Как обычно. Только холодно в Подкамне, так что я рад вернуться.
– Ну-ну, – Гном тоже поглядывает на наставников. Они выглядят собранными и взволнованными, и даже пустой рукав Бородача словно выжидательно тянется к двери. – А другие наши, кому случилось ездить в Подкамень, говорят, что многое там вовсе не обычно.
Мне на миг становится обидно, что кто-то еще из хмурей побывал в Подкамне, хотя чему тут удивляться.
– А ты где был? Тебя на восток отправляли, я помню, а потом?
– На юг, – морщится Гном, – в земли Приболотья.
Он молчит, мнется, а потом неохотно добавляет:
– Даже в Болотье пришлось побывать, в одном поселении, – и быстро, чуть повысив голос, добавляет, – не спрашивай. Позднее. Худое место, не хочу сейчас.
Я киваю, хотя вопросы жгут язык.
До войны Болотье было частью Полесья, являясь для него, по правде говоря, чем-то вроде прыща на заду. Расположено оно неудобно, за южной горной грядой, единственный перевал в горах – крутой и узкий, через Средьземное озеро добираться хлопотно, – словом, снабжение и сообщение были тем еще удовольствием.
Едва началась война, Болотье объявило о своей обособности. Не надо нам, мол, вашего полесского
После окончания войны была такая неразбериха, что о Болотье вообще забыли, а когда вспомнили – махнули рукой. Так оно и осталось жить своим умом.
Ума у болотцев было небогато, потому за годы обособности они скатились до состояния оборванной дремучести, особенно заметного в сравнении с постепенно набирающим силу Полесьем. Несколько лет назад болотцы почесали затылки и разобрали завал на перевале, но полесцы предпочли своего счастья не заметить.
В общем, местечко было то еще. Населенное оборванцами, с трех краев окруженное горами, озером и лесом, а с четвертой – ничейными землями, куда стекались со всех земель беглые преступники и прочее отребье. Что было дальше, за «владениями» ничейцев – никто не знал и не интересовался. Вроде бы там жили разумные звери, и еще поговаривали, что там встречаются люди с собачьими хвостами, но во всё это не очень-то верили.
Как болотцы там выживали – не имею представления. Наверное, в основном благодаря выходу на Средьземное озеро, которое давало им рыбу и какую-никакую возможность для грабежей.
А теперь, значит, Полесье увидело в этих землях какой-то для себя интерес, раз направляет туда хмуря. Что полесскому земледержцу ловить в тех краях, кроме болотной трясучки?
Да то же самое, что во всех остальных землях: от настороженности перед непонятными способностями хмурей до восхищения ими и признания особой могучести Полесья, земледержец которого вполне может оказаться тем самым соединителем земель, о котором говорил Чародей. Если Полесье и впрямь намерено соединять под собой земли, то весьма удобно будет начать с недавно отпавшего Болотья. Лишний повод для размышлений другим земледержцам.
Из раздумья меня выдергивает тишина. Такая пронзительная, что я задерживаю дыхание еще до того, как понимаю, что случилось. Ничего. Просто к нам вышел управитель, хмури застыли и преданно жрут его глазами. Наставники – не едят, но тоже застыли.
Управитель – высокий сухопарый мужик с горбатым носом и глубокими складками у рта, всегда одетый в темную, какую-то негнущуюся с виду одежду, медленно обводит нас взглядом и раздельно, без всякого выражения, проговаривает:
– Я рад видеть всех вас в добром здравии. Приступим.
**
Как всегда, ожидание управителя было дольше судьбоносной встречи с ним.
Первым делом он сухо сообщает:
– Земледержец весьма доволен вами, – и лица наставников расплываются в совершенно придурочных улыбках.
Затем управитель кладет на стол стопку восковых дощечек и несколько листов пергамента. Сам не садится, перебирает дощечки. Наконец выбирает одну, поднимает взгляд и говорит:
– Также земледержец желает перевести троих досточтенных хмурей на службу при дворе. А именно – вас и вас. И еще одного – на усмотрение ваших наставников и согласно известным им требованиям.