Хо Ши Мин
Шрифт:
— Смастери-ка для меня две печати: одну — Вьетминя, другую… — он секунду помедлил, — вьетнамской секции Международной лиги борьбы против агрессии.
Тут же своим каллиграфическим почерком он написал на китайском и французском языках рекомендательное письмо от указанных организаций, выданное китайскому эмигранту во Вьетнаме господину имярек, направляющемуся в Китай для встречи с представителями Чунцина — в этом городе в те годы находилась резиденция правительства Чан Кайши. Чтобы сбить со следа французскую и японскую разведки, он вписывает в рекомендательное письмо совершенно новое имя — Хо Ши Мин, которое на русский язык можно перевести как «Умудренный». Отныне целая эпоха, связанная с революционной деятельностью под именем Нгуен Ай Куока, осталась позади. Начиналась
29 августа в сопровождении двух проводников Хо Ши Мин тронулся в путь. В целях предосторожности шли поодиночке, не теряя друг друга из виду. Хо Ши Мин шел последним, изображая старого, подслеповатого нунга с посохом в руке. После удачного перехода границы связались с одним местным китайцем, которого знали как давнишнего члена КПК. Дальше Хо Ши Мин двинулся в сопровождении этого китайца. Добравшись до городка Тяньдун, они заночевали на постоялом дворе. Поздней ночью в их комнату внезапно ворвались агенты чанкайшистской цзиньча — полиции — и, скрутив обоим руки, увели с собой.
Больше месяца в Пакбо находились в неведении о судьбе Хо Ши Мина. На его поиски были посланы в Китай несколько товарищей. И вот однажды один из них принес в Пакбо китайскую провинциальную газету, которую ему удалось получить от Хо Ши Мина через подкупленного тюремщика в Лючжоу. Когда поля газеты смазали раствором йода, на них проступили буквы, написанные рисовым отваром. Потом такие газеты стали приходить в Пакбо чуть ли не каждую неделю. Свои краткие послания Хо Ши Мин обычно сопровождал четверостишием. Из его писем и стихов, хотя и говорил он об этом вскользь, вырисовывалась мрачная картина мучений, выпавших на его долю в китайских застенках.
Вначале его держали в городской тюрьме Наньнина. После первых дней заключения какой-то провокатор донес тюремному начальству, что новый заключенный ведет в камере «большевистскую агитацию». Тюремщики дали пожилому, изможденному узнику десять палочных ударов по пяткам, а затем, чтобы избавиться от опасного незнакомца, перебросили его в другую тюрьму. Уминь, Учжоу, Лунцзинь, Босе, Лючжоу, Гуйлинь, опять Лючжоу — в общей сложности Хо Ши Мин сменил тридцать тюрем в тринадцати уездах провинции Гуанси. Да, впрочем, тюрем ли? Это была какая-то жуткая, однообразная череда зловонных, кишащих паразитами подземелий, убогих деревенских сараев, мрачных военных казематов. Переводили из одного места заключения в другое пешком, с деревянной колодкой на шее, под вооруженным конвоем, по гористым дорогам и болотистым низинам, под жгучим тропическим солнцем и проливными дождями. За месяцы тюремных скитаний Хо Ши Мин поседел, зубы его шатались и вываливались из кровоточащих десен.
Но ни на один день не терял он присутствия духа, и как только тюремщики запирали на засов дверь его очередной темницы, он писал стихи, вернее, дневник в стихах. Всего из-под его пера вышло в черные дни заключения 114 четверостиший, которые после победы революции во Вьетнаме были изданы отдельной книгой под заголовком «Тюремный дневник» и приобрели международную известность.
Тюремщики следят за каждым движением заключенного и все написанное на непонятном для них языке немедленно отбирают. Хо Ши Мин находит способ усыпить их бдительность — он пишет стихи и ведет дневниковые записи иероглифами ханваня. Может быть, поэтому «Тюремный дневник» — не просто четверостишия, это рвущиеся из мрака к свету мысли автора, закованные в кольчугу чужого языка, это внутренний огонь, который помог ему выстоять, сберечь силы и спова вернуться в строй борцов революции. Великое мужество и яркий поэтический талант — этот сплав позволил Хо Ши Мину создать замечательный лирический рассказ, герой которого — узник-коммунист, борец революции, несгибаемый, чуждый отчаяния, исполненный твердой веры в завтрашний день, в торжество справедливости:
Когда бы не было злой зимы, забылИ в мрачных застенках, где каждодневно безжалостно втаптывается в грязь человеческое достоинство, Хо Ши Мин не теряет присущее ему чувство юмора, добрую усмешку:
Питаюсь и живу за счет казны. Солдаты охранять меня должны. Бреду вдоль рек, брожу по горным кручам: Немногие, как я, вознесены!Все муки, страдания, горести побеждаются радостью бытия, полнотой жизни, которая так и брызжет почти в каждой стихотворной миниатюре узника.
Пускай мне руки в сталь закуют. Но если птицы в горах поют, То кто запретит мне глядеть вокруг?«Тюремный дневник» Хо Ши Мина вполне может быть поставлен в один ряд с таким выдающимся творением революционной литературы, как «Репортаж с петлей на шее» Юлиуса Фучика. Вьетнамские литературоведы по праву называют Хо Ши Мина основоположником вьетнамской революционной поэзии, а его «Тюремный дневник» — крупным вкладом в сокровищницу искусства социалистического реализма во вьетнамской литературе. Хо Ши Мин был и борцом революции, и ее певцом.
Пускай в стихах звенит и блещет сталь. Поэт — боец, других бойцов ведущий.Таково, считал он, предназначение революционной поэзии.
400 дней в застенках чанкайшистов слились для Хо Ши Мина в один долгий сплошной черный день. Душная, затхлая камера, деревянные нары, слегка присыпанные грязной соломой, чашка вареной чумизы да кружка мутной воды на обед, побои и издевательства тюремщиков — вот слагаемые этого черного дня. Но среди этого мрака в память Хо Ши Мина, как молния в иссиня-черную тропическую ночь, врезался февральский день 1943 года в лючжоуской тюрьме. Один из охранников, чье расположение он сумел завоевать, тайком принес ему почитать местную газету «Лючжоу жыбао». Хо Ши Мин взял газету, глянул на первую полосу и подпрыгнул на нарах от радости, чуть не ударившись головой о низкий деревянный косяк. После шести месяцев ожесточенных боев, оповещала газета крупными иероглифами, Красная Армия Советской России одержала полную победу в сражении под Сталинградом, выведя из строя убитыми, ранеными и взятыми в плен 330 тысяч гитлеровских солдат и офицеров. «Вот оно, свершилось! Теперь близок час и нашего освобождения», — пронеслась в голове узника торжествующая мысль.
Такое событие нельзя было не отметить. Хо Ши Мин извлек из тайника в своей превратившейся в лохмотья одежды чудом сохранившийся заветный серебряный юань, позвал охранника и попросил купить ему в городе соевых хлебцев, кулек конфет и немного «люхуача» — ароматного зеленого чая с лепестками жасмина. Вечером, когда чай был готов, Хо Ши Мин, подняв вверх сжатую в кулак правую руку, шепотом воскликнул: «Да здравствует партия большевиков! Да здравствует Красная Армия! Да здравствует великая победа Советской России!»
Почти точно так же отмечали этот великий день его собратья по неволе на родине: на острове смерти Пуло-Кондор, в сайгонском централе Тихоа, в мрачных казематах главной тонкинской тюрьмы в провинции Шонла, в десятках других тюрем, где томились патриоты. О великой победе под Сталинградом они узнавали по-разному — кто раньше, кто позже, но эта радостная весть непременно доходила до них. Сами же тюремщики приносили ее и угодливо высказывали готовность выполнить просьбы заключенных, если они имеются. Эхо Сталинградской битвы было таким мощным, грозным, всесокрушающим, что заставило вздрогнуть и в испуге втянуть голову в плечи гонителей и палачей добра и справедливости даже за десятки тысяч верст от берегов Волги, в задавленном двойным гнетом многострадальном Вьетнаме.