«Хочется взять все замечательное, что в силах воспринять, и хранить его...»: Письма Э.М. Райса В.Ф. Маркову (1955-1978)
Шрифт:
Я лично его очень любил, и, как всегда в таких случаях, упрекаешь себя в недостатке внимания и неустойчивости. М. б., если бы я не смотрел на его гордячество и более бы настаивал, удалось бы его направить к дельному врачу. Но вот не удалось. Его очень жаль и как человека, и как настоящего огромного поэта. Он теперь в Германии был намного первым <так!>. Конечно, будь он жив, он был бы очень рад вступить с Вами в контакт (я ему о Вас говорил) касательно Хлебникова. И вообще — много еще этот человек мог сделать и, наверное, сделал бы!
Гонкуров не читает никто: они скучны, бездарно претенциозны и безвкусны. Так что Вам будет не легко докопаться до сделанного Кузминым намека.
Кроме того, они настрочили неимоверное количество. C’est la mer a boire [238] , как говорят французы.
Лично я для русского стихосложения пользуюсь книжками Томашевского и Шенгели. Кажется еще, что есть неплохая (будто богатая материалом) книжка Тимофеева. Но и ее видеть не приходилось. Б.Г. Унбегаун выпустил на французском языке неплохое элементарное руководство по русскому стихосложению.
238
Это
Кажется, еще были вопросы — но сейчас не могу вспомнить. Напишу в следующий раз — порядка такого, чтобы клянчить тексты.
Так что пока лучше отдыхайте. Сердечный привет Лидии Ивановне.
Искренне Вам преданный
Э. Райс
45
Париж 3-I-71
Дорогой Владимир Федорович.
Ваше письмо затронуло массу захватывающих, увлекательнейших вопросов. Конечно — тут не обойтись без продолжительной и подробной личной встречи. То, что Вы говорите о Некрасове, для меня, конечно, имеет огромный вес. Впрочем, то, что Вы говорите — правда. Да, ему случается «ритмически захлестывать». Об оригинальности и говорить нечего — тут дальше некуда. Кроме того, он крайне «модерный» поэт — именно в своей некрасивости, в своей стремительности, в равнодушии ко всякой эстетике. И энергия, и накал — все это верно. Кроме того, он, иногда, чертовски здорово умеет писать стихи. Иногда такое завернет, что просто диву даешься, как это и откуда это у него. Но… неровность… Я не говорю о том, что, напр<имер>, Лермонтов не ровен и что у него надо выкинуть больше трех четвертей. Но зато там, где он на высоте — как, напр<имер>, «Ангел», «Желание» (оба варианта), «Три пальмы», «Мцыри», «Валерик», «Дубовый листок», «Выхожу один я на дорогу», «Когда волнуется», «Дары Терека» и еще десяток-другой стихотворений — тогда ему не равен никто и тогда это и есть поэзия в самом полном смысле слова. То же можно сказать и про Андрея Белого. Хуже всего он, когда подражает Некрасову, но не потому, что он перед ним мелок, а потому, что если такой гений, как он, берется подражать Некрасову, то ничего, кроме ерунды, и не могло получиться. Это как если бы Шекспир взялся подражать, скажем, Бен Джонсону (чтобы не сказать Конгриву). Да и у Державина «кумир золотой» больше чем «на одну четверть». А там где он золот — то и это чистое золото, как чистое золото там, где золот Уильям Блэйк (Songs of Innocence, «The Book of Thai», многие мелкие стихотворения и отрывки из больших «пророчеств»), хотя и он больше чем наполовину «свинцовый».
У Некрасова другое — у него «чистого золота» нет. Он срывается даже в своих наилучших вещах — из него невозможно выделить ничего целиком. У него нет ничего, за что ему можно было бы простить эту пошлятину, его злободневные куплетики кукольниковского пошиба, его небескорыстную тенденциозность, его чересчур далеко идущую безвкусицу (примеры — сплошь, но даже в его лучших вещах, как «Маша», «Убогая и нарядная», как в его фельетонах о петербургских морозах (м. б., лучшее у него) или в «Железной дороге»). Я не враг поэту, который нас хлещет по морде жесточайшим образом (пророк Иеремия в Библии), но пусть это будет нагайкой, а не дурно пахнущей тряпкой, измоченной даже не в откровенной гадости (что можно бывает простить как озорство), а в дешевых духах, потому что Некрасов безнадежно безвкусен и этим портит даже свой накал. У него розовая водичка слишком часто тушит самый подлинный огонь.
То же, что я Вам не дам — это «фальшь до мозга костей». Вы ее объявили «ужасающей несправедливостью». Меня удивляет: неужели Вы Некрасову верите? Ведь он весь (если бы только истерика, то полбеды, и там я его даже люблю) — поза, трепло, демагогическое дешевое милюковское завывание. Его «народный» язык… так разве это его язык? Ведь это сплошная ложь и фальшь («Кому на Руси жить хорошо», но и во многом другом). И он так изолгался в языке, что даже его стихи, написанные нормальным для него языком (слащавейший и лживейший декабристский «Дедушка» и оных же супруги в «Русских женщинах», bluff которых понял даже Д.П. Мирский [239] ), или, скажем, «Мороз красный нос» — так и трепещут на границе лжи, потому что, в конец демагогически изолгавшись, он даже уже потерял сам ощущение, каким он языком пишет: своим ли, среднего интеллигента того времени или «народным». Это хуже Кольцова! Ведь Кольцов-то был не виноват, что родители его ничему не учили, он-то был добросовестен. Тут мне не удержаться от хоть двух примеров: А) в «Железной дороге» — «А по бокам-то все косточки русские». Это, конечно, не потому, чтобы рифмовать с «насыпи узкие». Рифмовать-то, черт, он умел, да еще как! Это чтобы… вызвать у читателя жалость к рабочим-строителям железнодорожной насыпи! Чтобы ударить по национальной струнке тоже. Да ещеякобы «народ так говорит». Дальше, в фальши, пойти некуда. А ведь это одна из вершин Некрасова! В) В «Кому на Руси» баба оплакивает умершего ребенка и говорит об его гробе: «окошки не прорублены, стеколушки не вставлены». Метафора гроба как избы без окон и дверей и проч., пожалуй, даже не лишена силы. Но ему понадобилось, демагогии ради, «выражаться» как настоящая крестьянка. Вот он и влип. Эти «стеколушки» на 10 аршин воняют не лишенным лингвистической ловкости интеллигентом. Слыхали ли Вы, когда-нибудь, у настоящих крестьян такие выражения? И так у него сплошь. Я и не стану отрицать, что в кои веки может случиться, чтобы лингвистически одаренная крестьянка (такие бывают) так выразилась. Но у него это сплошь. И как Вы не ощущаете, что это фальшь?
239
Д.П. Святополк-Мирский отозвался о поэме Н.А. Некрасова без восторга: «Нам нелегко, к примеру, открыть какие-нибудь достоинства в написанном без вдохновения механическом переложении воспоминаний княгини Волконской, жены декабриста (Русские женщины, 1867), в поэме, которую старшее поколение считало некрасовским шедевром» (Мирский Д.С. История русской литературы с древнейших времен до 1925 года / Пер. с англ. Р. Зерновой. London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1992. С. 368).
Кстати, за любые указания «изумительных мест» буду Вам благодарен (у меня трехтомник Чуковского, в «Библиотеке поэта», большая серия [240] ) — их немало цитирует и Чуковский, и знаю и я, но… никогда это не переваливает за 4 строчки подряд, после чего следует очередной шотландский душ безвкусицы и (или) фальши, способной потушить любой «пожар».
Впрочем — Вам хорошо. Вы — в «хорошей компании». Не только Белый, но и Розанов, и Мережковский, и даже Гиппиус. Когда я ей как-то сказал прибл<изительно> то, что пишу Вам теперь, она мне ответила: «Ну да, это Вы так говорите, потому что Вы еврей» (вряд ли она это писала, потому что не любила считаться антисемиткой, хотя холодок у нее все-таки был). Но почему же еврейство мне не мешает понимать (в какой-то мере) и признавать и Державина, и Пушкина, и Тютчева, и Лермонтова, и Анненского, и Блока с tutti quanti [241] , а вот именно Некрасова — нет? На это она ничего возразить не могла, хотя и обладала редким даром реплики.
240
Некрасов H.A. Полн. собр. стихотворений: В 3 т. / Общ. ред. и вступ. ст. К.И. Чуковского. Л.: Советский писатель, 1967.
241
Всеми прочими (итал.).
Очень буду рад и «изумительным Вашим местам», и любым дополнительным выражениям и заранее предвкушаю удовольствие от устного обсуждения с Вами этого вопроса, с книжкой в руках, но все-таки пока — пусть меня ругают — есть какая-то правда и в том остром ощущении фальши и безвкусицы Некрасова, которое живет во мне. Ведь иначе откуда бы оно взялось? И… я не один. Есть другие, больше моего смыслящие в русской литературе, которые тоже Некрасова не любят: см. первое издание книжки Чуковского о Некрасове [242] . Он вынужден был изъять все враждебные Некрасову высказывания изо всех последующих изданий своей книжки.
242
Первой была книга: Чуковский К. Некрасов как художник. Пб.: Эпоха, 1922. Но здесь Райс, по-видимому, имеет в виду другое издание: Он же. Некрасов: Статьи и материалы. Л.: Кубуч, 1926, включавшее, в частности, проведенную Чуковским анкету «Современные поэты о Некрасове», в которой на вопрос об отношении к поэзии Некрасова отвечали в 1919–1920 гг. А. Белый, Вяч. Иванов, Д.С. Мережковский, М. Горький, А.А. Ахматова, АА. Блок, МА. Кузмин и др. Впервые анкета была опубликована в «Летописи Дома литераторов» (1921. № 3.1 декабря).
Кстати, просьба к Вам: если это издание имеется где-нибудь в Ваших библиотеках, буду Вам очень благодарен, если Вы мне вышлете фотокопию тех 5–6 страниц, где Чуковский приводит высказывания русских писателей о Некрасове. Она была у меня до войны, но ее сперли гитлеровцы. А теперь в Париже нигде этого издания не найти.
Если Вам для дела — то охотно готов Вам поискать нужную справку у Гонкуров. Но… как это сделать? Эти господа настрочили томов 30, если не ошибаюсь, или даже еще больше. В библиотеках они, конечно, имеются. Но их никто не читал. И где взять время, чтобы просмотреть целых 30 (или больше?) томов нудного безнадежно одряхлевшего чтива? Бесполезно обращаться даже к образованнейшим французам, потому что Гонкуры умерли давно, полно и прочно. Что же касается «гонкуровской академии», то дело вот в чем: эти господа были богаты и оставили крупную сумму на присуждение ежегодных премий за романы начинающих авторов. Они и назначили первых 10 членов этой «академии», которая потом пополнялась кооптацией. И вот они уже с конца прошлого века каждый год собираются в одном тут роскошном ресторане и выдают по премии, которая, вследствие обесценения франка, стала чисто символической. За все свое долгое и бесславное существование эта «академия» только 2 раза не ошиблась: раз насчет Марселя Пруста, которого назвал им все-таки понимавший дело Леон Додэ, и еще Мальро — бывшего министра, достаточно хваткого карьериста, для того чтобы получить и эту премию. Все остальные «премианты» один бездарнее другого, и их обычно забывают сейчас же потом. Смысл этой «академии» чисто великосветский, а отнюдь не литературный, об их «ужине» пишут газеты, и эта премия несколько увеличивает продажу книжки скучающим дамам. Считается «модным» иметь у себя экземпляр такой премированной книжки. А насчет чтения писаний основателей премии — то это не работа великосветских старых дев и говорящих в нос снобов, эту премию выдающих, чтобы копаться в скучной книжной пыли. Если хотите попробовать — я постараюсь отыскать для Вас адрес кого-либо из них. Но скорее всего, что такой господин (или дама) даже не соблаговолит ответить на наше к ним письмо.
Насчет стиха Маяковского, я, видно, плохо выразился: я вовсе не претендую, что его силлабический стих «правилен». Но я заметил — и это ясно — что большинство его расположенных хитроумнейшими лесенками стихов на самом деле сводятся к четырестишиям, рифмуемым авав, и изредка к пятистишиям аваав. Бывают и просто отдельные «хвостики», вообще ни с чем не рифмующиеся, которые можно приписать скорее небрежности, чем новаторству. Вам, верно, случалось Маяковского слышать. Так Вы, верно, помните, что в его чтении лесенка передавала разные паузы, градации и т. д. и имела смысл как указание для чтения. Но после его смерти — я не понимаю, почему не печатать его стихи так, как они на самом деле написаны, т. е. вовсе не верлибром, а… ну, если хотите, неправильным силлабическим стихом.
Я не утверждал, что «верлибр силлабичен» (хотя это бывает, если считать силлабикой все, что не тоника), а что Маяковский разрешал себе вольности с силлабическим стихом. Но настоящего верлибра я у него не помню (кажется, что-то было, раз или два, в самом начале). Пока единственный крупный русский верлибрист — Хлебников.
…Выходит, что по-русски нет ни одной хорошей книжки по стихосложению. А… Шенгели? Тимофеев все-таки приводит большой материал. А там не быть тенденциозным — ведь не так просто. А Томашевский? [243]
243
Райс называет авторов классических русских трудов по стихосложению: Шенгели Г.А. Техника стиха. М., 1960; Тимофеев А.И. Очерки теории и истории русского стиха. М., 1958; Томашевский Б.В. Стих и язык. М.; А., 1959. Он же. Стилистика и стихосложение. Д., 1959.