Ходи невредимым!

Антоновская Анна Арнольдовна

Долго и проникновенно говорил Георгий о значении ностевцев, о почетном долге быть первыми во всем, быть примером для других деревень. Вновь близится время кровавого дождя, время шаха Аббаса, время подвигов и самоотречения. Пора готовиться к боевой страде. Пора ностевцам, даже старикам, прервать покой!..

– Ваша, Великий Моурави! – выкрикнул, забыв гнев дяди, Илико. – Ваша нашему господину, лучшему из лучших! Шах Аббас может неожиданно подкрасться. Кто не знает: люди по дороге идут, а волк – по обочине!

– У меня к тебе такое слово, мальчик, – снова рассердился Эрасти: – Чужой дурак – смех, а свой – стыд! И если еще услышу…

– Кстати

о дураках, – перебил Саакадзе оруженосца, ему определенно нравился смелый Илия, – тебе, Иванэ, необходимо в Лихи поехать. И если не уговоришь речных раков опомниться и спешно начать вооружаться, подумаю о тебе невеселое…

– Моурави, ты наш господин, не посмел бы без тебя… Кто знал, что дураки?.. Дочь с твоего разрешения отдал, думал, богатство в Носте хлынет, хлынут дружинники, – а что вышло? Когда о войне говорю, смеются… Что делать? Царь Баграт им такую волю дал… а другие цари…

– Выедешь в Лихи, двести дружинников они должны мне представить; а если ослушаются, передай: пальцем Моурави не шевельнет, когда персы грабить Лихи будут. Ты, Павле, с сыном в Нахидури поедешь, там у тебя родня. Много уговаривать не придется, в Сурамской битве показали себя настоящими воинами. Вам, достойные прадеды, деды и пожилые, вот что поручаю: между собою сами выберите, кому в Атени поехать, кому в Урбниси, кому в Сабаратиано, в Самцхе… Вы, столько лет прожившие со мною, должны быть мне помощниками, ибо больше многих знаете, духом и мыслями крепче и в воинском деле сильнее… Так я говорю?

– Так! Так, наш Моурави! – послышалось со всех сторон.

Димитрий усмехнулся: полтора года не удержать бурный поток. Молодежь во главе с Илико кричит громче всех.

– Ты, Моурави, всегда доброе сердце к нам держал и сейчас хорошо о нас сказал. Может, в других деревнях люди и днем с трудом просыпаются, зато мы даже ночью, когда надо, думаем.

– И живем мы, Моурави, веселей, даже когда врага ждем…

– С нетерпением! – тряхнув рыжей копной волос, буркнул пожилой Отиа.

По берегу, как волна, прокатился смех:

– Люди, почему не спросим нашего Моурави, где оружие для новых дружинников взять?

– Э-э, зеленая лисица, без тебя Моурави не решил? – выкрикнул дед Димитрия.

– Твой разговор слушать, все равно что осла на плечи взвалить, – поддержал друга прадед Матарса. И опять прокатился смех и лестные возгласы.

– Итак, мои ностевцы, – оборвал Саакадзе веселье, – пожилые и молодые пойдут со мною! И остальные… От ветхого Армази, от шумной Арагви, от пещер Уплисцихе, от ветхого, но всегда молодого Мцхета, от замкнутого Ацхури, от всех гор и долин должны скакать, бежать, плыть, перепрыгивать через скалы дружинники, народные ополченцы, обязанные перед родиной!..

И словно буря ударилась об утес:

– Люди! Люди! Моурави зовет!

– Люди, верьте Моурави! Он спасет нас, уже спас…

– Люди, всё в горы вывозите, пусть враг с голоду умрет.

– Скот тоже…

– Одежду тоже…

– Еду тоже…

– Э-э, раньше как следует мужчин на битву проводим…

– Даже мальчики пусть за Моурави пойдут…

– Даже старые пусть идут…

– Все, все, кто с оружием только сдружился, кто оружие не разучился держать!..

– Кто от коня не успел отвыкнуть…

– Кого болезнь не свалила…

И Носте бурлило, как вспененная река, кипело, как выплеснувшаяся лава.

Разделив «барсов» и пожилых азнауров на группы, Саакадзе направил

их к деревням и местечкам, расположенным возле Ничбисского леса. Там немало еще осталось главарей ополченцев, так яростно гнавших с ним персидские орды. Сам Саакадзе с Нодаром и Асламазом с той же целью выехал в Среднюю Картли, Квливидзе и Гуния – в Верхнюю Картли, Даутбек с Димитрием – в Нижнюю Картли. Всюду, где ни появлялся Саакадзе, народ с благоговением слушал его, и уже не так страшен казался враг. Воевать мужчины должны, это их обязанность, а семьи останутся целы. Персы не угонят их, как кахетинцев, в Ферейдан, где уцелевшие от зверств ханских сарбазов наполовину уже вымерли от голода. Нет! Не допустит такое Моурави! Уже повелел в горных лесах, там, где никогда не ступала нога врагов, строить шалаши, зарывать в землю кувшины с вином, сыром и медом. Деду Димитрию и прадеду Матарса он велел послать выборных в горы, найти удобные пастбища и ровно через месяц угнать туда половину скота, а через два месяца отправить в шалаши матерей с малыми детьми, если случится несчастье и враг вторгнется в Картли. Пусть народ не пострадает и сохранит свое имущество, а главное – детей и женщин.

Что-то мощное дрогнуло, словно скала от землетрясения. И закипела Картли, зашумел майдан…

Еще накануне как будто было мирно. Хотя не очень весело, но стучали молотки в амкарских рядах медников-ковачей, проворно бегали иглы в пальцах портных, резали ножи дубленую кожу, шлифовальные камни отделывали украшения в Серебряных рядах. И вдруг куда-то скрылись уста-баши, а когда вернулись, велели амкарам тихо собраться по цехам… а у входов выставить стражу из подмастерьев, чтобы не проникли кахетинцы и не испортили бы важное дело. Таинственно приглушая голос, уста-баши объявил, что Моурави велел товары спрятать, вывезти в Гурию или Имерети. Уже послал Моурави посланцев просить царя Имеретинского принять под свое покровительство семьи купцов и амкаров… Товары надо тоже туда вывозить, имущество тоже. Но Вардан запретил вести об этом громкий разговор. Моурави победить собирается, а не сдавать Картли врагу; на всякий случай велел так поступать – вдруг князья изменят. Уже раз было такое… Вдруг царь прикажет сырье и изделия Кахети передать…

И внешне все оставалось по-прежнему, но по дорогам тихо скрипели арбы, нагруженные домашними вещами, тихо шли караваны с товарами майдана, тихо уезжали семьи. Впрочем, ни один амкар, ни один купец не покинул Тбилиси.

В Оружейном ряду шла торопливая работа, ковали оружие. Кипела работа и в других цехах. Особенно много нужно было подков, цаг, поводьев, стремян, переметных сумок, кожаных провощенных стаканов и всего, что нужно дружинникам, собирающимся долго воевать. Этот гул обманул опытных князей: значит, далека опасность, если майдан кипит.

А Саакадзе, не слезая с коня, мчался на север, юг, восток, запад, наблюдая, как выполняют его приказ картлийцы.

Особенно шумно было на рубежах, где каменщики возводили новые укрепления, а дружинники укрепляли засады. Народ Картли ждал врага.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Ночь растаяла в желто-бурых завесах еще не остывшей пыли. Сквозь решетку просачивалась голубовато-желтая муть. Потрясения последних недель надолго изгнали сон из башни Гулаби. Да и в каждом шорохе чудился или взвизг кривого ножа, или шипение смолы, или свист стрелы, отскочившей от решетки.