Ходок 6
Шрифт:
– Ну-у, что ж... трусы. Завтра в полдень у меня в руках будет голова Змея... и вы присягнете мне.
– Он помолчал.
– Но, у некоторых, - он бросил яростный взгляд на Гемелла Зотикуса, - я ее не приму.
– Произнеся этот, в высшей степени пафосный монолог, Аслам медленно спустился с крыльца и направился в сторону Вонючей улицы, также выходящей на Зеленую площадь. Вслед за ним потянулись девять человек: его пятерка и пятерка его закадычного друга Эрсуса Иммакулэта, с которым они вместе выросли и дружили с сопливых времен.
Оставшиеся быстро и молча принялись кучковаться по цеховому признаку. Процедура выборов новых начальников Цехов прошла стремительно и мирно - в сложившихся условиях было не до усобиц, тлеющих в каждом здоровом коллективе. Все понимали, что наступает новая эра в истории "Союза" и лучше
*****
На следующий день рядовые мафиози стали собираться возле трактира "У трех повешенных" прямо с утра, не дожидаясь полудня. Кому-то не спалось из-за нервного напряжения, поселившегося в их душах вчерашним вечером, кому-то просто невмоготу было оставаться в одиночестве - надо было выговориться самому и выслушать других, да и вообще - такие судьбоносные события легче переживать кучей - ведь не даром говорится: на миру и смерть красна.
Настроение у народа было неопределенное. С одной стороны, покориться чужаку - как-то не очень... С другой стороны, все понимают, что лидер такой организации, как "Союз" должен быть сильным, а с этим у Змея никаких проблем не наблюдалось. Как ни духовных - один взгляд чего стоил! Так и физических - хлюпик бы всю старую верхушку не уконтропупил бы... да еще так быстро! С одной стороны, Аслам Фахлафтах вроде бы свой, знакомый, можно сказать с младых ногтей. С другой стороны, ну в Бездну таких знакомцев - никогда не знаешь чего от него можно ожидать - характер бешенный, да и сам безбашенный. С одной стороны, если в полдень придет Змей, живой и здоровый, тут и решать нечего - придется ему присягать, ничего не поделаешь. С другой стороны, вдруг Аслам возьмет да и исхитрится его убить, что тогда делать?
– ведь новых начальников Цехов уже выбрали, и по закону именно они должны главу Гильдии выбирать? А Аслам возьмет и не согласится с их выбором - что тогда? С Серым Цехом воевать?
– так, дураков нет. А вдруг Серый Цех плюнет на закон, убьет Змея, а может, заодно, и Аслама, и другого человека поставит? Темная дымка скверных предчувствий витала над толпой. Сквозь общий гомон, висящий над площадью, пробивалось:
– ... двенадцать пятерок Серого Цеха - это тебе не хрен собачий!..
– ... Змей завалил Филиппа со всей охраной!..
– ... насрать на Филиппа!.. он всех цеховиков завалил!
– ... себе на голову, козел! он не ждал!..
– ... сам баран!.. а цеховики с охраной тоже не ждали!?..
Подобные разговоры, с незначительными вариациями, происходили по всей площади. Тревожное ожидание нарастало. Полдень близился, народ волновался и ждал дальнейшего развития событий. И они не заставили себя ждать. Со стороны улицы Старая Канава появились двое мужчин, идущих, не побоимся этого выражения - рука об руку! Сразу надо уточнить, что такой способ передвижения не имел никакого отношения к противоестественным сексуальным проявлениям. Если пользоваться терминологией "Нашей RUSSIA" - никакой гомосятины!
Первым, на пол корпуса впереди, следовал согнутый в три погибели, Аслам Фахлафтах, практически касаясь земли лицом. Его левая рука безвольно болталась, причем углы, под которыми она раскачивалась, недвусмысленно указывали на то, что сломана она не в одном месте. Правая же рука Аслама, за которую его неторопливо и вел Змей, была взята на излом. Причем взята так, что по красному лицу и выпученным глазам папенькиного сыночка было ясно, что во-первых - ему очень больно, а во-вторых - ни малейшего движения не контролируемого Гистасом Грине, он сделать не может.
По мере сокращения расстояния между таверной и приближавшейся к ней группой товарищей, состоявшей из конвоира и конвоируемого, гул голосов, стоявший над площадью, стихал и ко входу они подошли в полной тишине. Не глядя по сторонами и не меняя неторопливого темпа движения, Змей заставил младшего Фахлафтах подняться на крыльцо. Как сразу догадались присутствующие, для того, чтобы им было лучше видно все происходящее. Шоу, начавшееся вчерашним вечером, продолжалось. Потребности людей просты и неизменны, как среди, так называемой - элиты, так
Первым делом Гистас сломал Асламу руку, за которую и вывел его... чуть не вырвалось - в люди. Нет-нет, конечно же, не в люди, а на "подиум". Сделал он это, естественно, для того, чтобы папенькин сынок ею не размахивал и не мешал дальнейшему процессу. Обезручив Аслама, Змей все так же неторопливо обезножил его, нанеся два молниеносных удара ногами по голеням несчастного, после чего тот рухнул на крыльцо, как подкошенный.
И не мудрено - не очень-то постоишь на сломанных ногах. Аслам упал на грудь, сильно разбив при этом лицо - выставить руки, для смягчения падения он не мог, в виду того, что они уже были сломаны раньше. Правя - только что, на глазах благодарных зрителей - здесь нет никакой иронии, как уже упоминалось, зрелищами рядовые мафиози и прочие небогатые жители Бакара, избалованы не были и были рады любому представлению, не говоря уже о таком захватывающем! И соответственно, эти самые зрители были благодарны труппе, разыгравшей перед ними такой замечательный спектакль. Степень приязни публики к Змею, как к одному из главных героев сериала, росла прямо на глазах. Попутно отметим, что все эти костедробительные события не вызывали среди собравшихся особого сочувствия к несчастному Асламу Фахлафтаху, а если быть предельно откровенным - то вообще никакого. То ли времена были такие, то ли контингент зрителей особо специфическим, но... из песни слово не выкинешь - интересно им было, а жалко второго главного героя не было.
Возвращаясь к поломанным рукам, отметим, что если про правую все было известно, то про левую - ровно наоборот - неизвестно, когда и где она была искалечена. Резюмируя можно сказать, что травм и мучений, уже полученных Асламом, обычному, гражданскому человеку с избытком хватило бы на всю жизнь, а может еще и осталось бы, но для "папенькиного сынка" все только начиналось...
Неуловимым движением Змей выхватил из-за спины два меча. Он действовал до такой степени быстро, что собравшимся показалось, будто клинки просто материализовались у него в руках, Теми же стремительными, порхающими, почти что незаметными глазу движениями, он в мгновение ока срезал с распростертого на крыльце Аслама одежду, а затем, перевернул его на спину. Сделал он это ногой, брезгливо, как кот трогающий лапой воду.
Ну, а затем он показал собравшимся рядовым мафиози то, что так хотел увидеть их покойный руководитель Филипп Грейнхолан. А жаждал он увидеть уникального вивисектора. И скорее всего, потаенным, заветным желанием Грейнхолана было увидеть не только облик таинственного патологоанатома, но и его работу. И его мечта осуществилась! Правда не для него самого, а для бывших его сослуживцев, которые - вот гримасы судьбы, вовсе того и не хотели. Ухмылка Фортуны - один хотел, а не увидел, а другие не хотели, причем активно не хотели - до тошноты, а вынуждены были смотреть. Что характерно, пока Змей ломал Асламу руки-ноги, им было по барабану - дело житейское, виденное многократно и никаких эмоций не вызывающее, а вот когда Гистас перешел к высокому искусству - тут их и проняло! Это как после концерта художественной самодеятельности в клубе паровозостроительного техникума попасть в московскую консерваторию... или наоборот.
Язык Асламу Змей не отрезал и поначалу тот сыпал проклятьями, перемежаемыми глухими стонами, затем кричал, а под конец только выл. Продолжалась экзекуция долго. Каждый, из собравшихся на Зеленой площади, был уверен, что человек не может столько жить без своих внутренних органов, аккуратно разложенных рядом с его выпотрошенной тушкой, а Аслам жил! Впрочем назвать этот процесс жизнью можно было бы только с большой натяжкой. Более точное определение происходящего - невозможно долгая агония. Все то время, пока душа младшего Фахлафтаха, корчась в предчувствии еще больших мук, ожидающих ее во Тьме, выдиралась из истязаемого тела, Змей виртуозно работал своими мечами, то ли помогая, то ли мешая ей. Время от времени он медленно поворачивал голову и разглядывал испуганно замершую толпу немигающим взглядом. Когда стих последний вопль и звенящая тишина повисла над площадью, Гистас Грине в последний раз оглядел толпу мафиози, больше напоминавшую в этот момент испуганную овечью отару, чем массовую сходку криминального элемента, и негромко, но почему-то его услышали даже в самых дальних рядах, сказал: