Ходоки во времени. Многоликое время. Книга 3
Шрифт:
– Итак, – без обычной напыщенности, а деловито сказал Хиркус, – всего этого нам хватит… Нас сейчас… – Он скользнул взглядом по притихшим в напряжении женщинам. – Шестнадцать человек. По скромному моему расчёту хватит на четыре раза.
– На два, – подал голос дон Севильяк. – Что там на четыре?
– И всё-таки на четыре! – с нажимом отрезал Хиркус на попытку посягательства со стороны дона Севильяка в его расчёты. – А если кого-нибудь подстрелить…
– Да здесь одни скорпионы и жуки!
Отчаяние дона Севильяка не возымело действия на размышления Хиркуса.
– Так вот, если кого-нибудь подстрелить для разнообразия, то еды хватит на три дня при двухразовом питании. К тому же, оказалось, каждый из вас прихватил с собой соли, достаточной для засолки целого быка.
«Где он нахватался таких слов и фраз?» – с удивлением ответил Иван, даже хотел спросить его об этом.
Но тут земля под ними дрогнула, раздался густой басовитый грохот, вода отхлынула далеко от берега, обнажая дно с ползающими по нему букашками. Там, где стояла рябь, взбугрилась крутобокая сфера чистой прозрачной воды на высоту пятиэтажного дома. Самая её макушка выстрелила тонкими струйками воды во все стороны: ни дать, ни взять, из центра озера высунулась гигантская голова, обрамлённая брызжущим венчиком, сверкающим на солнце.
Грохотание ушло в низкие регистры, в инфракрасную часть, создав могучий монотонный, терзающий нервы, гул. Земля, вода и воздух дрожали. Вскоре всё стихло, но чудилось – не стихло, а затаилось перед новым броском. Водяной купол плавно осел, и озеро вернулось в свои извечные берега.
Уже через минуту ничто не напоминало о внезапном природном катаклизме.
Светило солнце, далеко ушедшее от зенита к западу, порхала и мелькала в кустах и под ними мелкая живность, да время от времени ощущались под ногами вскочивших ходоков и женщин слабые подземные толчки, словно кто-то там, под ними, принимал новую позу и никак не может умаститься, чтобы успокоиться.
– Красиво! – первым высказался Хиркус. – Стихия земли и воды обменялись дружескими шлепками.
– Что это было? – Шилема подняла вверх лицо, чтобы видеть мимику Ивана.
– Явление природы, – пожал плечами Арно.
– Но красивое! – отстаивал свою точку зрения Хиркус. – Неужели не заметили?
– Красивое, да. Но, думаю, нам надо отойти подальше от берега. А сейчас, Хиркус, начинай! Надо поесть, – твёрдо сказал Иван и демонстративно сель на песок.
«Что-то не так», – подумал про себя Иван.
Его охватил озноб от какого-то предчувствия. То же самое, по-видимому, переживали и другие ходоки. Они чутко прислушивались к вечерним звукам, находились в состоянии постоянной готовности сорваться с места, если это понадобиться.
Хиркус торопливо, словно боялся не успеть, делил еду. Он шевелил губами, подсчитывая отложенное в кучки по количеству ходоков и женщин, перекладывал, менял. Вскидывая глаза на того или другого спутника, оценивал его как едока, отчего кучки получались неравными, кроме тех, которые он откладывал явно для женщин – они все были равны и меньше, чем для ходоков.
Джордан и Шилема сидели рядом с ним и отрешённо смотрели перед собой. Их оцепеневшие в статике позы и ничего не выражающие лица, одинаковый рост и типичное для ходоков одеяние делали похожими друг на друга. Что было странным, ведь в жизни они резко отличались один от другого. Однако сейчас у Джордана словно разгладились морщины, а у Шилемы появились новые, и всё это складывалось в единый образ.
Арно следил за действиями распорядителя едой, вначале попытался подсказывать ему, но тот отмахнулся, чтобы не мешал. Тогда Арно суетливо стал перебирать подвешенное к поясу походное снаряжение, каждый раз кивая самому себе головой, как только убеждался в наличии того или иного предмета.
Женщины застыли в безмолвии. Что решили их случайные попутчики, они не знали, так как ходоки говорили на неизвестном им языке. А сами перед ними делили еду. Но перепадёт ли им хотя бы по кусочку? Пока что они относились к ходокам настороженно. Правда, уже не так как в первые минуты выхода из канала Пекты. Всё-таки они убедились в непонятной и странной, на их взгляд, заботе со стороны мужчин, заставляющих всех объединяться в плотную группу, после чего они обнаруживают себя то в пустыне, то вновь рядом со скорбным колесом, где нашли свой конец их подруги.
Пожалуй, только Жулдас ничего не замечал, целиком поглощённый созерцанием Икаты. Она была не прочь принять его ухаживания, отвечала ему несмелой улыбкой, но, как и у всех, в её поведении читалась настороженность.
Дону Севильяку, до того с беспокойством наблюдавшего за действиями Хиркуса, надоело ждать, и он сунулся к нему на помощь.
– Без тебя разберусь! – отвёл Хиркус его длинные громадные руки, потянувшиеся к самой большой кучке еды. Наконец, поколдовав ещё с минуту над разложенной едой, Хиркус сказал: – Я так думаю, сегодня съедим то, что может при такой жаре пропасть. Затем, то, что не следует с собой таскать, как некоторые из нас, вообще…
– Ты меньше рассуждай, что и кто, – дискантом посоветовал вмиг оживший Джордан. Его схожесть с Шилемой улетучилась. – Еда… Она и есть еда!
Дон Севильяк грохнул хохотом, выводя Ивана из задумчивости.
«Что-то не так!..»
После скромного обеда или ужина, Иван достал пузырёк фитолона, единственного лекарства, которому доверял безоглядно, и подступил к женщинам.
Еда подкрепила их, успокоила. Воды вволю, тень от куста стала длиннее, да и в воздухе стала ощущаться свежесть. Женщины расположились свободнее и удобнее.
Женщина – всегда женщина. В любой ситуации ей хочется кому-то нравиться или, по крайней мере, не казаться хуже той, какова она есть. Казалось, из небытия у большинства из них появились в руках зеркальца, губная помада, гребни. А подошедший к ним Иван вызвал бурную ответную реакцию: они стали прихорашиваться, поправлять волосы, одёргивать свои стандартные курточки и поправлять невидимые складки на таких же брюках.
– Я могу вам помочь, если у вас есть обожжённая кожа, ранки, царапины, – предложил им Иван.